Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии Страница 26

— Вы представите меня госпоже дю Баллон как аббата д'Эрбле, — продолжал между тем Арамис, читая в душе Портоса, словно в открытой книге. — Духовное лицо вызывает меньше подозрений. — И видя, что Портос хочет что-то сказать, быстро добавил:

— Вполне естественно, что ваша супруга любит вас. Она будет взволнована и не захочет, чтобы вы приняли участие в опасном предприятии, к тому же еще в компании бывшего мушкетера.

Брошенный Портосом благодарный взгляд показал Арамису, что вновь обретенный друг по достоинству оценил его деликатность.

— Думаю, мы не станем волновать вашу супругу, друг мой. Это было бы жестоко, — ровный мелодичный голос Арамиса уверенно вел свою партию.

Портосу на миг почудилось, что он слушает проповедь, произносимую его другом.

— Поэтому мы не станем упоминать о Бастилии, кардинале и прочих неприятных вещах.

— Но что-то сказать все-таки придется?! — воскликнул Портос простодушно.

— Согласен, друг мой, — улыбаясь, сказал Арамис. — Но прошу вас предоставить это мне. Я постараюсь повести дело так, чтобы не дать госпоже дю Валлон никаких оснований для волнений.

— О, друг мой, вы всегда были дипломатом. Я буду нем, как тот сом, что угодил на крючок Мушкетона три дня назад.

— Я здесь, сударь, — донесся слабый голос.

— Вы слышите? — спросил Арамис. — Там, в кустах, человек.

— Это Мушкетон! Живо, бездельники. Бедняга Мушкетон явно не в голосе! Последние слова Портоса были адресованы обоим егерям, следовавшим за собеседниками на почтительном расстоянии.

Были организованы энергичные поиски. Все близлежащие кусты исследованы самым тщательным образом. Результатом всей этой суматохи явилось обнаружение Мушкетона, распростертого в траве. Когда Арамис и Портос приблизились к нему, верный слуга громко застонал и закрыл глаза. Всадники спешились и в мгновение ока окружили пострадавшего. Арамис наклонился над лежащим и попытался нащупать пульс.

— Бедняга Мушкетон, — встревоженно пробасил Портос. — Он жив?

— Ах, сударь! Пока. Но, наверное, скоро умру, — тихо проговорил Мушкетон, открыв глаза и увидев склонившегося к нему Арамиса.

— Откуда столь мрачные предчувствия, милый Мушкетон? — улыбаясь, спросил Арамис.

— Да потому, сударь, что у меня, видно, начался бред: я слышу ваш голос, а вижу-то вовсе не вас, а господина Арамиса. 0-ох, сударь, велите послать за нашим капелланом…

— Успокойся, Мушкетон, я не видение, а живой человек из плоти и крови, — успокоил Арамис.

Мушкетон потрогал его за руку.

— Как, господин Арамис! Неужели это вы к нам пожаловали! И правда! Сударь, ах, сударь, значит, я еще жив и голова у меня не помутилась.

Последние слова верного слуги были обращены к Портосу, также склонившемуся над поверженным.

— Похоже, ты отделался несколькими ушибами. Мушкетон, — смеясь, сказал Арамис, закончив осмотр. — Что с тобой приключилось? Ты упал с лошади?

— Это все тот проклятый олень. То есть упасть-то я, конечно, упал, да в том было бы полбеды.

— Что же составило вторую половину?

— Простите, сударь. Вторую половину чего?

— Твоих злоключений, разумеется. Ты же сам сказал — «полбеды».

— Ах, сударь, конечно же! Видите ли, в моей голове словно бы что-то сдвинулось со своего привычного места, после того как он поддел меня своими… — Тут Мушкетон снова застонал, так как свежие воспоминания разбередили его чувствительную душу.

— Ты хотел сказать — «после того как свалился с лошади», — пробасил Портос, вполне успокоенный словами Арамиса относительно состояния своего верного слуги.

— Ох, сударь!

— Да, что же такое?!

— Эх, сударь!

— Мушкетон, ты испытываешь терпение господина д'Эрбле и мое.

— Постойте-ка, любезный друг, — перебил Арамис. — Давайте поможем нашему пострадавшему сесть.

Портос, видимо, был согласен с этим предложением, однако, вместо того, чтобы протянуть свою могучую длань и придать Мушкетону соответствующее положение, он повернулся к егерям, и те со всех ног бросились поднимать пострадавшего, без слов выполняя волю господина. Арамис понял эту немую сцену. Если ему, одиноко путешествующему монаху, можно было, не рискуя репутацией, поднимать упавшего с лошади слугу, то господину дю Баллону это не пристало. Егеря с превеликой осторожностью, и притом весьма почтительно, усадили Мушкетона на траву, прислонив его спиной к стволу вяза.

Однако страдалец застонал еще протяжнее и невнятно запротестовал, умоляя вернуть его в прежнюю позицию.

— Ох, сударь! Я прихожу в отчаяние оттого, что мне приходится отвечать двум достойнейшим дворянам столь непочтительным образом, то есть лежа, но уж лучше мне лежать, чем умереть от мучений.

— В чем все-таки дело, Мушкетон? Твои ушибы не так серьезны, чтобы умирать от них!

— Ах, сударь. Право, мне неловко…

— Мушкетон! — пробасил Портос. — Господин д'Эрбле с дороги и голоден. Если ты не скажешь, в чем дело, тотчас же, мы оставим тебя лежать на этой полянке, а сами отправимся в замок, пока не простыло жаркое.

Угроза возымела свое действие.

— Сударь, почтительнейше прошу вас приказать этим двум олухам отойти подальше, — краснея, проговорил Мушкетон. Краснеть, лежа животом на земле, дело неблагодарное, и Арамис с Портосом чуть было не расхохотались.

— Когда лошадь подо мной понесла, — с видимым усилием начал Мушкетон, и я почувствовал, что в седле мне долго не удержаться…

— Ты стал присматривать подходящее место, чтобы упасть помягче, не так ли? — улыбаясь, вставил Арамис. — Нельзя не признать, что тебе удалось отыскать очень милую полянку… И трава тут такая густая, словно ковер.

— Правильно, сударь. Если бы не этот проклятый олень…

— Олень?! — в один голос воскликнули Портос и Арамис.

— Ты видел оленя?! — добавил Портос чуть погодя, и в глазах его вспыхнул погасший было огонек охотничьего азарта.

— Нет, сударь.

Огонек замерцал, как слабенькое пламя свечи на сквозняке, и от охотничьего азарта осталась кучка пепла.

— Значит, ты не видел оленя?!

— Нет, сударь. Но я его почувствовал — это значительно хуже!

— Как так?!

— А так, сударь, что, когда я, привстав на стременах, ухватился за сук, способный выдержать меня, — вполне солидный, надежный сук вот этого самого дерева, позади послышался треск, словно через кусты продирался не один олень, а целое стадо диких кабанов, сударь… Я повис на этом самом суку, и вдруг… И вдруг проклятый олень… кто, кроме него, мог бы поступить со мной так гнусно…

— Олень поддел тебя на рога, — догадался Портос.