Иван Дроздов - Похищение столицы Страница 26

На втором этаже в большой комнате Старрока и Катю встретила Лида — особа лет восемнадцати–двадцати, которую генерал называл хозяйкой. При появлении в дверях Катерины она оживилась и потянулась к ней в объятия: они были знакомы. Старрок дернул Лиду за рукав:

— Накрывай стол. Сейчас к нам явится важный господин. Такой важный, что ты никогда не видела.

И почти тотчас же открылась дверь и в сопровождении двух офицеров в комнату вошел бородатый мужчина непонятного возраста. Пружинная походка, гибкое тело выдавали человека молодого, физически крепкого. Русые волосы, как у женщины, волнами лежали на плечах. Но особенно замечательными были его глаза, большие, как блюдца, и синие, пронзительно синие — и смотрели на каждого так, будто перед ними было существо, сошедшее с летающей тарелки. Он не мигал, не моргал и никаких движений глазами не делал. Стоял у дверей и медленно, лениво переводил взгляд с одного человека на другого.

Генерал подскочил к нему, протянул руку:

— Здравствуйте, Олег Гаврилыч! Вас встретили наши люди, но это не значит, что вы арестованы. Я начальник милиции одного из районов Москвы, и вы — мой гость. Позвольте вам представить…

Подавая Кате руку, гость сказал:

— Я Грех. Вас где–то видел. Но, может, не видел, а хотел увидеть. Это почти все равно.

«Странный!» — подумала Катя.

Гость обратился к хозяину, вежливо заметил:

— Я Филипп Грех. Ваши люди с кем–то меня перепутали. Они называют меня Олегом Гаврилычем.

— Хорошо, хорошо, — заторопился Старрок, — Грех так Грех. У нас тоже есть Грех, но только он не Грех, а Греф. И он тоже, как вы — хрякер, но только в экономике. Он новому президенту план составил, и тоже, как вы: у одних деньги возьмет, другим отдаст. Бедных хочет сделать еще беднее, а богатых еще богаче. У нас уже были такие. И представьте, у них получилось. Может, вы там, в Америке, слышали? Явлинский, Гайдар, Аганбегян.

Лида пригласила гостя к столу. Тут уже были расставлены тарелки, жареная картошка, холодные закуски, вино.

— Да, я летел в самолете и там телевизор. Я видел Грефа. Я тогда подумал: новый президент знает, кто может составить план. В Америке тоже составляют планы, но не такие большие. Как я разумею, Россия теперь вся — со всеми лесами и морями — полетит в космос. И олигархам будет еще лучше. Правда, Гуся сунули к Ибрагиму, но это для острастки; смотрите, мол, и на вас найдется управа! Правда, Ибрагим поставил ему телевизор и жарил картошку с рыбой–фиш, но я бы, все–таки, не хотел сидеть в Бутырке.

— А кто такой Ибрагим? — спрашивал Старрок. — Ах, да!.. Рафик Ибрагимов, начальник Бутырской тюрьмы. Знаю, конечно.

— В Америке на военной базе, где я работал, — продолжал Грех, — спрашивали у меня: «Зачем начальником Московской тюрьмы турка назначили?» Я им говорю: «Ибрагим не турок, его из Казани привезли или с Кавказа».

Грех при этих словах засверкал синими младенческими глазами. И от умиления, что у нас есть свои ибрагимы, на ресницах у него показались слезы.

Надо было видеть, как внимательно и почти самоотверженно слушали человека с необыкновенной фамилией Грех Лида и Катя. Они русские, а все русские страсть как любят необыкновенное. На что уж Катя многое повидала среди наехавших в столицу разных диковинных людей, но и она была зачарована человеком, скрывавшим свой возраст за густым волосяным покровом. Только вот не могла до конца понять: издевается он над ними или и в самом деле такой придурковатый. «Они, что, хакеры, все такие? Но как же они тогда соображают так много в компьютерах?..» — думала она.

А хакер откинулся на спинку стула и, сверкнув звездами–глазами, воскликнул:

— Понять не могу! Зачем вам, русским людям, все эти… грефы, гайдары, явлинские?.. Пусть они едут в Тель — Авив и там составляют планы.

Старрок, только что приступивший к еде, поперхнулся, вытащил вилку изо рта, выпучил на гостя желтые волчьи глаза. Он не знал, как реагировать на эту внезапную оплеуху. «Он же антисемит!.. — стучало в висках. — Ненавистник евреев, — а может быть, он даже уже и фашист?.. Что же я скажу своим шефам? Они так его ждали!..»

— Но вы же сами Греф! — нашелся Старрок.

— Я Греф? Извините, я Грех. И послал меня господь в наказание за ваши грехи. Грех, а не Греф! — слышите?.. А это большая разница. Вы вот потом посмотрите, какой смысл заложил господь Бог в мою фамилию.

Старрок ни с того ни с сего стал блажить:

— А я, по–вашему… тоже из их компании? У меня фамилия–то вон какая!..

Грех совершенно спокойно воспринял контратаку. Тщательно разделал на мелкие кусочки мясо, не спеша ел. Наконец, окатил хозяина синью глаз, спокойно проговорил:

— Да уж… фамилии у вас заковыристые. Но в Штатах говорят: господь Бог умышленно запустил в Кремль людей с мудреными кличками; это для того, чтобы русские увидели, что власть–то у них нерусская! А еще он подобрал людей с шипящими именами: Шахрай, Шойгу, Шифрин, Ресин, Шабдарасулов, Шумейко… А еще раньше был кандидат наук, который умнее всех академиков, — и тоже с мудреной фамилией: Бурбулис. Все они с тайным умыслом подбирались, не без намека; ползут, мол, по кремлевским коридорам! Смотрите: ужалят! Бог–то он ничего без умысла не делает; и прямо ни о чем не говорит, а все с подтекстом, да так, чтобы сами думали.

Катя и Лида все глубже склонялись над тарелками, — казалось, они и дышать перестали. Обе они еще со школы знали, что говорить о национальности человека нехорошо, неприлично. Это было правилом, законом жизни для советских людей, а теперь–то, когда в Москве живет больше нерусских, чем русских, и, по слухам, даже патриарх церкви в России какой–то Редигер, и в церкви редко встретишь священника–славянина, и Старрок тоже нерусский, и в свою милицию все больше натаскивает кавказцев и прочих инородцев, а русских людей выживает… — все это знали Катя с Лидой, и теперь, когда приехавший из Америки важный господин так громко говорил об этом, решительно не понимали, как им вести себя.

Генерал пытался переменить тему:

— Я имею задание от самого верха… встретить вас, организовать ваш быт и создать условия для работы.

— Да, я знаю. Вы получили задание от замминистра Трофимова, а тому дал поручение Шутинский, а Шутинскому сообщил из Америки Кахарский — мой и ваш дружок.

Старрок онемел: все знает!

Ему, конечно, невдомек было, что сидящий перед ним человек, назвавший себя Грехом, а на самом деле, он, конечно, и не Грех совсем, а Олег Гаврилович Каратаев, изобрел миниатюрные аппараты, позволяющие ему подслушивать телефонные разговоры нужных ему людей. Старрок и его шефы знали одну только способность этого человека: перебрасывать деньги с одного банковского счета на другой, — уже и это искусство казалось им всемогущим, но чтобы отгадывать чужие мысли, видеть невидимое?.. Но мы приоткроем завесу: Каратаев знал, что дружок его Кахарский шпионит за ним и все передает своим людям в Россию, и знал он также фамилии и номера телефонов людей, которые тут, в России, возьмут над ним опеку и станут с его помощью потрошить банки и набивать себе карманы. Знал все это, и уже там, в Америке, построил план своих действий. При помощи Кахарского соорудил документы на имя Греха. Иначе ему бы не ускользнуть от начальника военной базы, где он трудился над созданием электронных систем. И сейчас, прилетев в Россию и попав в лапы милиции, он ждал прилета Фихштейна и Кахарского, надеялся их прикупить и превратить в своих адвокатов. Этим двум молодцам он был премного обязан; при их помощи он там, в Америке, сколотил немалую сумму денег, — примерно шестьсот или семьсот миллионов долларов лежали на его банковских счетах.