Генри Триз - Мечи с севера Страница 26

– Уж рассказывать, так все без утайки, – лукаво проговорил Ульв. – У старушки было неважно со зрением, и она присобачила ему нос вверх ногами. Потом народ даже из Дублина приезжал посмотреть.

Эмир рассмеялся.

– Если бы здесь, на Сицилии, всегда были такие, как вы, мне жилось бы веселее всех.

– Что-то я не замечал, чтобы ты особенно горевал, Бунд, – заметил Харальд.

– Харальд, я плачу, но скрываю свои слезы. Я ведь знаком с учением стоиков, мне ли выставлять напоказ свою скорбь?

– Отчего это ты плачешь? – поинтересовался Ульв. – Оттого, что ваш пророк запретил тебе пить вино?

– Нет, не в этом дело, – ответил Бунд. – Наш пророк был суров, но гуманен. Он знал, что законы создаются для того, чтобы их время от времени нарушали. Может, мне послать еще за одним кувшином вина, чтобы показать тебе, как это бывает?

– Сделай милость, – сказал Ульв, – но когда вино подадут, я прослежу за тем, чтобы ты к нему не притронулся. Не дело, чтобы ты из-за нас нарушал заповеди. Я все выпью сам.

– Если я верно понял учение вашего пророка, такое себялюбие не совместимо с христианской добродетелью, – заявил Бунд. – Мы поделим вино по-братски.

Бунд послал за вином. Между тем Харальд спросил его:

– Ты говоришь, что несчастен, брат. Отчего? Уже пять поколений твоего народа живет на этом острове. Вы возделали пустыню и собираете урожай. Теперь здесь растут даже лимоны, из которых можно делать чудесные напитки. А захотел охладить свое питье, вот он, снег, под рукой, на вершине горы, даже летом не тает. Отчего же ты грустишь?

Бунд ответил:

– Прежде мы были великим народом, сын Сигурда, и однажды снова станем таковыми, но сейчас для нас настали трудные времена. Между нами нет согласия. Наши земли от Гадеса до Багдада объяты рознью. И каждый раз, когда вспыхивает рознь, мы призываем наемников-чужеземцев, иноверцев, сражаться за нас и тем самым ослабляем сами себя.

Гирик рассмеялся:

– Нет ничего плохого в том, чтобы тебя призвали сражаться, раз ты наемник по ремеслу. Я согласился бы биться даже за короля Индии, если бы он предложил мне жалования больше, чем король Африки.

Бунд кивнул.

– Я понимаю. Ремесло наемника – ремесло и есть, не хуже любого другого. Но все равно мне бывает как-то не по себе, когда властитель-мусульманин призывает неверных бить его же единоверцев. Например, правитель Туниса, вассалом которого я числюсь, нанимает воров-норманнов, чтобы проучить меня, стоит мне только промедлить с выполнением какого-нибудь его дурацкого приказания.

С наслаждением потягивая вино, Харальд любезно заметил:

– Жизнь – это книга, которую совсем нелегко прочесть, Бунд. На каждой ее странице, в каждом слове скрыт потаенный смысл.

– А мы и не знали, что ты умеешь читать, – сказал Ульв. – Когда ты успел научиться, пока мы плыли сюда из Византии?

– Беда с этими исландцами, – с нарочитой суровостью проговорил Харальд, – как увидят кого, кто выше их, так сразу норовят осмеять его.

Ульв и Халльдор принялись нарочито же озираться по сторонам, будто в поисках человека, который выше их. Харальд погрозил им пальцем:

– Однажды вы оба пожалеете, что потешались надо мной. Как воссяду на норвежском престоле, сразу же снаряжу корабли и пойду в Исландию поучить тамошних жителей хорошим манерам.

Эмир улыбнулся.

– Ох, и любят у вас в семье учить других хорошим манерам! Помню, однажды я познакомился в Сарагосе со стариком-монахом из Эссекса, что в Англии, и он рассказал мне об одном твоем родиче по имени Анлаф, который когда-то явился со множеством кораблей поучить англичан уму-разуму.

Харальд ничего не ответил, только стиснул зубы.

– Ладно тебе, сын Сигурда, – легонько толкнув его локтем, сказал Ульв. – Твой родич Олав ведь победил в первый день битвы при Мэлдоне[19]. И не к чему тебе стыдиться его, хоть он и был тогда язычником. Позднее он осознал то, чего не знал в то время.

Эмир с улыбкой кивнул.

– Монах рассказал мне о той битве, о том, что даны числом превосходили англичан, о том, как англичане под конец запели свою боевую песнь. Он и слова знал:

Духом владейте,Доблестью укрепитесь,Сила иссякла —Сердцем мужайтесь;Вот он, вождь наш,Повергнут наземь,Во прахе лежит добрейший;Да будет проклят навечно,Кто из бранной потехиУтечь задумал[20].

Подобные песни пел мой народ, когда мы покидали Аравию.

– Да уж, – фыркнул Харальд, – люди умнеют лишь с годами.

Эмир налил Харальду еще чащу вина, добавил ложечку меду и ложечку льда.

– Так ли, друг мой? Похоже мы теряем лучшее, что было в нас, стоит нам приобрести знание, навык и сноровку. Ведь мудрее мы при этом не становимся, совсем наоборот.

Харальд собрался было ответить, причем довольно резко, как вдруг где-то за стеной пропела труба, дверь распахнулась, и на пороге появился молодой человек лет двадцати в черных доспехах. На шлеме у него вместо плюмажа красовался лисий хвост. Худое лицо его приобрело красноватый оттенок, видимо от долгого пребывания на солнце, волосы выгорели до белизны. Конец длинного меча доставал до пола.

– Я – младший в роду Отвилей, – глядя куда-то поверх голов собравшихся, проговорил он. – Который из вас Харальд Суровый?

Харальд поднялся.

– Меня зовут Харальд сын Сигурда, молодой человек. Ты хочешь говорить со мной?

Молодой рыцарь покачал головой.

– Нет, Маниак приказал мне передать тебе иное послание.

И со всей силы ударил Харальда по щеке рукой в латной перчатке. Харальд отшатнулся, выронив чашу с вином. Из порезов у него на щеке выступила кровь.

– Дать тебе меч, Харальд? – спросил Ульв. – Или мне самому разобраться с этим делом?

– Нет, – ответил Харальд. – Он ведь герольд, доставивший нам послание. Надо, чтобы все было по правилам, а то Бог знает что о нас будут говорить.

Он шагнул к молодому рыцарю, с улыбкой стоявшему поодаль, и любезно обратился к нему:

– Не согласишься ли ты передать от меня послание Маниаку Византийскому?

Рыцарь Отвиль кивнул.

– С удовольствием, варяг.

Два последовавших за этим удара никто, кроме Гирика из Личфилда, не видел. Гирик же смотрел во все глаза, ведь в свое время он сам получил пару подобных тычков,

Пока слуги эмира суетились, пытаясь привести рыцаря в чувство холодным вином, Харальд пощупал лисий хвост, украшавший его шлем, и сказал:

– В шутку такое еще можно на себя нацепить, но чтобы всерьез считать, что воину это к лицу!

И бросил хвост в огонь.

Потом достал из ножен меч рыцаря, посмотрел на него и добавил:

– Великовата игрушка. Малыш может о нее споткнуться.