Йоханнес Йенсен - Норне-Гест Страница 26

Это Гест с Пиль развели здесь свой костер и, наслаждаясь его теплом, отдыхают, набегавшись за день на солнце и на ветру; они не заблудились; ничего не захватив с собой, нагие убежали они утром из дому и сами не знают, куда забежали; но им и в голову не приходит повернуть обратно. Они не боятся ночи; она так светла, и у них есть огонь. Гест добывает его с помощью двух первых попавшихся под руку сучков, не смущаясь пропускает при этом часть таинственных обрядов и даже не запрещает Пиль смотреть, как это делается. Огонь он добывает с первого раза; сучья дымятся и вспыхивают под его сильными руками; вместо заклинания он во все горло поет песню, а когда огонь разгорается, он швыряет в него пару птиц одновременно – жертву и ужин. С этих пор они ежедневно будут справлять зажигание огня и жертвенный пир. Все свои орудия Гест оставил в зимовье, и первый попавшийся острый камень должен пока что заменять ему нож. Когда они отужинали, перья, клювы и когти вместе с обглоданными костями достались огню, ответившему довольным шипеньем; они же наломали ветвей и устроили себе шалаш для ночлега.

Так вернулись они к более простым формам бытия, более древним, чем те, в которых выросли: они начали опять с самого начала на полной свободе, на голой земле, и одни, вдвоем. Белые ночи полонили их; они провели в лесах весь остаток лета, совершенно забыли свое жилье у родника и Становище на берегу бухты; они бродили по окрестностям и каждую ночь спали на новом месте, видели новые миры, стали как птицы, как мухи, как свет – всегда в движении, вне времени и пространства, всецело занятые друг другом.

Звезда любви ярко сияла на ними, как сияла она над всеми невинными тварями земными, которые стремятся друг к другу, плодятся и множатся на зеленой земле; они затерялись между ними, между птицами, которые сидели на яйцах, между оленями с новорожденными телятами, между ласточками, спаривающимися на лету, между жуками, справляющими свадебный полет попарно, слившись в одно окрыленное существо. Кукушка играла с ними в прятки и куковала над ними повсюду; ежи бегали наперегонки в сумерках, самцы-зайцы фыркали в степи; отовсюду неслись манящие зовы и крики любви, безумное мяуканье дикой кошки, залитой лунным светом на верхушке самого высокого дерева; вопли измученного страстью лося и все заглушающий рев зубра, вызывавшего соперников на поединок, – словно звуки небесных труб, множимые эхом и разносящиеся по всем долинам.

У лисицы, подглядывавшей за человеческой четой, свербило в ушах; никогда еще не видывала она таких потешных людей, не слыхивала таких бурных и бессмысленных песен, какие распевали эти двое, бегая и прыгая кругом.

Осенью они вернулись в свое жилье у родника, загорелые, возмужалые, и снова поселились там.

Источник приветствовал их знакомым доверчивым журчаньем: они смотрели на свое отражение в воде и вспоминали детские лица, которые когда-то видели там; теперь детей больше не было; на их месте появились двое хорошо сложенных молодых людей, которые едва умещались рядом на поверхности водяного зеркала. Лицо Геста опушилось бородкой, он стал мужчиной. А юная грудь Пиль, прекраснейшее чудо мира, топорщилась навстречу своему отражению.

Глубоко в воде, так глубоко, что голова кружилась, они видели орла, парящего в бездне, а взглянув вверх, они видели того же орла, парящего высоко под облаками; действительность отражалась в источнике.

Землянка стояла нетронутой, как они ее оставили, но почти завалилась; они перестроили ее и подперли стены большими камнями. С удивлением смотрел Гест на свои орудия, взвешивая на руке свой старый топор, – подумать только, что он вырубил себе когда-то лодку этим ноготком! Теперь он высекал себе большие тяжелые топоры, узкие, но длиной с локоть, и брал топорища им под стать. Лук, которым он теперь пользовался, был гораздо длиннее прежнего; кроме того, он стал брать с собой на охоту копье – длинную жердь с кремневым острием, орудие, опасное даже для крупной дичи, если подойти к ней на достаточно близкое расстояние.

Для них не составило никакого труда запастись всем, что им было нужно для наступавшей зимы; Гест теперь больше всего заботился о том, как бы сделать свои орудия приятными для глаз, а не только пригодными для дела; и он месяцами стачивал топор, чтобы сделать его совершенно гладким; он упорно просиживал целые дни перед большим плоским камнем, водя по нему взад и вперед кремнем, поливая его водой и посыпая песком, тер и нажимал, тер и нажимал; на камне появлялась впадина, зато и кремень поддавался, хотя и медленно. Гест силен, а работа еще больше развивает его силы; часы за часами, дни за днями проводит он, нагнувшись над своей работой, молча, но страстно напрягая силы; одна борода упрямо торчит; и он не сдается до тех пор, пока не сгладит последний след излома на кремне, хотя бы для этого ему пришлось соскоблить слой кремня во всю длину топора; перед его взорами носится топор в том виде, какой ему желательно придать орудию, и он хочет добиться, чтобы клинок был именно таким гладким. Наконечники для копий он делает совершенно круглыми в поперечном разрезе и точь-в-точь одной длины; он не переносит, если они не вполне округленные и не одинаково длинные.

Пиль точно так же относится к своей работе; они похожи друг на друга тем, что всегда стараются добиться совершенства, выполнить работу именно так, как им кажется, а не иначе. Пиль прихорашивается у родника, любуясь на свое отражение и выдумывая себе все новые и новые наряды. Она примеряет и прилаживает свои шкуры и так и сяк, прежде чем раскроить их и сшить из них новую одежду; при этом она вполголоса советуется сама с собой, расстилает материал на земле и раздумывает над ним; она плетет, придумывая новые рисунки; плетет все, что ей попадается под руку, плетет и свои волосы, для расчесывания которых Гесту пришлось сделать костяной гребень с зубьями. С наступлением холодов Пиль сшила Гесту и себе отличные шубы из меха выдры и хорьковые рукавицы, которые она расшила разноцветными меховыми лоскутками.

Но самые маленькие и мягкие шкурки, добытые Гестом, Пиль выделывала особенно тщательно и откладывала в сторону; а когда лепила свои горшки, то украшала их самыми разнообразными рисунками и для собственного удовольствия налепила целую кучу малюсеньких горшочков, которые поставила возле больших, словно целый выводок детенышей.

В середине зимы Пиль родила своего первого ребенка, нежного отпрыска, подобного пушистой почке ивы, и их стало трое в гнезде; слабый писк новой жизни огласил подземное жилье незабываемой человеческой мольбой.

Зима в этом году стояла суровая, снега выпало много, землянку и родник замело сугробами, погребло на целые недели, в то время как мрак окутал весь окружающий мир. Длилась зима так долго, что люди забыли о лете. О нем осталось только смутное воспоминание, казалось, что вечно стояла зима. Река замерзла.