Виктор Поротников - Кровавое Крещение «огнем и мечом» Страница 27

— Пресветлый князь, порфирородные василевсы Василий и Константин приветствуют тебя и вручают тебе эти дары в знак дружбы, — с поклоном произнес Калокир, осторожно поставив золотого павлина на среднюю из трех ступенек, ведущих на возвышение, где восседали Владимир и Адель. — Солнцеподобные государи мои желают тебе здравствовать, светлый князь. Пусть любые невзгоды минуют твою семью, княже. Да найдут погибель все недруги твои ныне и в будущем!

Владимир был рад тому, что ромейский посол хорошо говорит по-русски, это избавляло его от необходимости звать толмача. Не хотелось Владимиру и самому краснеть перед Добрыней за плохое знание греческого языка. После возвращения из польского похода Владимир так ни разу и не удосужился позаниматься с книжником Силуяном греческой грамотой.

После приветственных слов Калокир поведал Владимиру главную цель своего прибытия в Киев.

— Василевсы Василий и Константин желают знать, будет ли подтвержден тобой, княже, союзный договор между нашими державами, — сказал Калокир. — Твой грозный отец заключил этот договор, а твой старший брат Ярополк свято его соблюдал. Теперь пришел твой черед, княже, выразить свое отношение к этому союзному договору.

Калокир сделал паузу в ожидании ответа от князя Владимира.

Взгляд Владимира невольно метнулся к Добрыне. Тот молча повел бровью, мол, возьми время на раздумье, племяш.

Кашлянув для пущей важности, Владимир поблагодарил Калокира за подарки, добавив при этом, что все важные дела он готов обсудить с ним за чашей хмельного меда.

— Приходи ко мне в терем после полудня, посол, — промолвил Владимир с приветливой улыбкой. — Посидим на пиру рядком, потолкуем ладком.

— Непременно приду, светлый князь, — сказал Калокир, вновь отвесив поклон.

Сопровождаемый пятью слугами, Калокир уверенным шагом двинулся к выходу из тронного зала, его сапоги глухо топали по деревянному полу. Высокая фигура Калокира то попадала в поток солнечных лучей, льющихся сверху из узких окон, то оказывалась в тени мощных дубовых колонн. Всякий раз, когда солнечный свет озарял Калокира, граненые рубины, изумруды и топазы в его ожерелье начинали сверкать и искриться. Киевские бояре и их жены, расступаясь перед Калокиром, пожирали глазами сверкающие драгоценные камни у него на груди.

Неожиданно из толпы бояр выступила знатная стройная женщина лет тридцати в длинном белом платье славянского покроя, со славянским покрывалом на голове. Однако пояс с прикрепленным к нему кожаным кошельком и ожерелье с круглой серебряной пластинкой у нее на груди были явно скандинавские. Длинные косы женщины, переброшенные на грудь, были льняного цвета.

— Калокир, ты не узнаешь меня? — спросила белокурая боярыня, ее голос слегка дрогнул от волнения.

Замерев на месте, Калокир вгляделся в устремленные на него светлые женские глаза под низкими бровями. Память мигом перенесла Калокира в прошлое, когда судьба свела его здесь же, в Киеве, с прекрасной княгиней Сфандрой и ее племянницей.

— Очам не верю! Тюра, ты ли это?! — воскликнул Калокир. — Бог свидетель, я не забыл ни тебя, ни Сфандру. Я помню и то, что обязан тебе жизнью.

Первым порывом Калокира было желание обнять Тюру, но он сдержал себя, понимая, что это будет выглядеть предосудительно в глазах свиты киевского князя. Взволнованная Тюра с трудом сдерживала слезы. Ей тоже хотелось обнять Калокира после стольких лет разлуки, но вместо этого она лишь протянула ему свои руки. Когда их пальцы сцепились, они закидали друг друга вопросами.

Калокир двинулся дальше, Тюра пошла за ним, не выпуская его ладонь из своей руки. Так, рука об руку, они вышли на высокое теремное крыльцо и спустились по ступеням на широкий двор, залитый солнцем. Калокир сказал Тюре, что он сейчас отправится на подворье греческих купцов, пригласив ее к себе в гости.

— Там мы сможем спокойно побеседовать, — промолвил Калокир, глядя во влажные от слез глаза Тюры. — Нам ведь есть о чем рассказать друг другу.

— Я не могу пойти с тобой, Калокир, — сказала Тюра. — Моему мужу это не понравится.

— Кто твой муж? — поинтересовался Калокир.

— Добровук, ты знаешь его, — ответила Тюра. — У нас двое детей, сын и дочь.

— А где твой брат Харальд? — опять спросил Калокир. — Я не видел его в тронном зале.

— Харальда нет в Киеве, — промолвила Тюра с грустью в голосе. — Он и Регнвальд теперь являются ярлами Вестерготланда. Наши матери ведь родом оттуда. Владимир, поссорившись с Ярополком, бежал на остров Готланд. Со временем Владимир вернулся на Русь и победил Ярополка, но Регнвальд и Харальд остались на Готланде.

— Я вижу, у вас тут очень большие перемены, моя девочка, — проговорил Калокир, ласково погладив Тюру по щеке.

— Ты можешь прийти ко мне в гости, Калокир, в любое время, — торопливо промолвила Тюра, отступая шаг за шагом обратно к терему. — Мой дом стоит на соседней улице. Ты узнаешь его по лосиным рогам, прибитым к воротам.

— Пустит ли меня твой муж? — усмехнулся Калокир.

— Об этом не тревожься, — улыбнулась Тюра, пятясь к крыльцу. — Добровук может запретить мне что-либо на людях, а дома он надо мной не властен.

— Хорошо, Тюра, — кивнул Калокир. — Я непременно навещу тебя. Меня обязывает к этому все то, что мы с тобой вместе пережили.

Прежде чем вновь встретиться с Калокиром, Владимир и Добрыня собрали на совет своих ближних бояр. Владимир был несмышленым ребенком в пору, когда его воинственный отец Святослав Игоревич воевал с ромеями на Дунае, поэтому теперь ему хотелось разобраться во всех хитросплетениях русско-византийской политики. Добрыня не участвовал в походах русского войска на Дунай, так как по воле Святослава Игоревича он состоял опекуном при своей сестре Малуше и ее сыне. Поэтому и Добрыня не мог с определенностью сказать Владимиру, что вынудило Святослава заключить союзный договор с Византией и в чем же выгода этого договора для Руси.

Самым рьяным противником любых соглашений с ромеями выступал боярин Перегуд. Этот шестидесятилетний муж в свое время прошел вместе со Святославом через все битвы и походы. Участвовал Перегуд и в последнем походе Святослава на Балканы, поэтому ему были ведомы все обстоятельства, подтолкнувшие Святослава к заключению союзного договора с ромеями.

— Тот злополучный поход к Балканским горам потому и завершился для нашей рати поражением, поскольку ромеи, запросив мира, первыми нарушили мирное соглашение, внезапным нападением выбив наши отряды из болгарских городов, — молвил Перегуд с нотками негодования в голосе. — Как выяснилось позднее, Иоанн Цимисхий, ведя мирные переговоры со Святославом, одновременно стягивал в Царьград войска из Азии. Заключая перемирие, Цимисхий просто хотел выиграть время, чтобы собраться с силами. Собрав огромное войско, Цимисхий запер наши полки в Доростоле на берегу Дуная. Четыре месяца наша рать отбивалась от ромеев на стенах Доростола, а также выходя в поле на вылазки. Когда съестные припасы закончились, а разбить ромеев в решительной битве не удалось, тогда-то Святослав и решился на переговоры с Цимисхием. — Перегуд повернулся к тем из бояр, которые, как и он сам, участвовали в обороне Доростола. — Вы же не дадите мне солгать, други мои. Голод вынудил Святослава пойти на мир с ромеями. При заключении мирного договора Цимисхий навязал Святославу условие, дабы в будущем русское воинство оказывало помощь ромеям по первому их зову.