Белларион - Сабатини Рафаэль Страница 27

Сам Фачино изучал искусство воевать на практике, и его ученичество было долгим и трудным. Он не мог представить себе, что теоретические познания об этом предмете можно почерпнуть, сидя в кабинетной тиши и изучая хроники. Конечно, достижения Беллариона Фачино рассматривал всего лишь как любопытный феномен, однако он прекрасно понимал, что тот, кто хорошо разбирается в теории военного дела, очень быстро освоит и его практику, особенно обладая качествами, присущими Беллариону. Любой человек, по-настоящему влюбленный в свое занятие, всегда искренне рад приветствовать способного неофита note 66, и неудивительно, что с того момента между Фачино и Белларионом зародилось взаимопонимание, очень скоро развившееся в крепкую и искреннюю дружбу.

В тот день вместе с ними находилась еще одна особа — графиня Бьяндратская; ей было чуть за тридцать, она была среднего роста, с красивым лицом, гладким и белым, обрамленным иссиня-черными прямыми волосами, и в ее вешнем облике, особенно во взгляде, высокомерном и ленивом, угадывалось, казалось, что-то кошачье. Ее зелено-голубые глаза обежали ладно скроенную фигуру Беллариона, облаченную в лиловую тунику из обширного гардероба Фачино и перехваченную на поясе темно-фиолетовым кожаным поясом с золотой пряжкой, его длинные черные волосы, тщательно вымытые и надушенные слугами ее мужа, и остановились на его лице, задумчивом и нерешительном.

— Синьор граф не случайно завел речь об этом, Белларион, — попробовала подбодрить его графиня. — Ты сам дал всем нам ясно понять, что не создан для монастыря.

Белларион повернулся к ней, и под смелым оценивающим взглядом его карих глаз гордая и честолюбивая графиня, вышедшая замуж по расчету за человека значительно старше себя, почему-то почувствовала безотчетную неловкость.

— Я покажусь смешным, если стану ждать дальнейших увещеваний, — проговорил Белларион.

— Вот ответ, достойный придворного, — с легкой улыбкой сказала она и неторопливо поднялась со своего кресла. — Фачино, ты просто обязан заняться его воспитанием.

И Фачино, не любивший ничего откладывать в долгий ящик, немедленно взялся за это дело. На другой день Фачино, его жена, слуги и Белларион отправились в Аббиатеграссо, охотничье поместье герцога, и там началось светское образование Беллариона, продолжавшееся без перерыва почти до святок note 67 — того самого срока, когда ощущение нереальности происходящего начало наконец-то понемногу оставлять Беллариона.

Его обучили верховой езде и умению ухаживать за лошадьми, ему объяснили, как владеть мечом и добиваться победы в поединке, в равной степени используя и хитрость, и силу; его научили стрелять из лука и арбалета и даже показали загадочное устройство, только-только начинавшее появляться на вооружении в армиях — пушку, в те времена способную скорее устрашать противника, чем наносить ему потери. Швейцарский капитан, по фамилии Штоффель, научил его пользоваться короткой, но грозной швейцарской алебардой, а испанец де Сото показал ему приемы владения кинжалом.

Тем временем графиня взяла на себя роль преподавательницы изящных искусств, включавших ежевечерние упражнения в танцах и периодические выезды на соколиную охоту, которую она страстно любила и знала в совершенстве.

В один из осенних дней, когда порывы холодного северного ветра с далеких заснеженных гор напоминали о близкой зиме, Белларион и графиня Беатриче, следуя за соколом, пытающимся прижать к земле крупную цаплю, выехали к одной из проток реки Тичино в том месте, где герцог Джанмария когда-то травил гончими Беллариона.

Уже дважды сокол пикировал на цаплю и оба раза промахивался, но на третий раз небеса огласил жалобный крик, свидетельствующий о том, что жертва попала в когти хищнику. Обе птицы быстро снижались к земле, и было видно, как сокол своими широко распростертыми крыльями старался замедлить падение.

Один из слуг спешился и, держа в руке приманку, побежал отвлечь сокола и забрать добычу. Графиня восторженно повернулась к Беллариону, надеясь, что он разделяет ее эмоции по поводу удачной охоты, но тот задумчиво глядел прямо перед собой, словно позабыв обо всем на свете.

— Какой молодец! Какой молодец! — с ребячьим восторгом повторяла она, но Белларион будто не слышал ее.

По лицу графини пробежала тень неудовольствия: она была слишком чувствительна к неодобрению.

— Разве он не молодчина, Белларион? — напрямую спросила она его.

Стряхнув с себя овладевшее им оцепенение, он слабо улыбнулся ей.

— Я думал о другой цапле, едва не ставшей добычей здесь, — ответил он и добавил, что на этом самом месте на него спускали собак.

— Значит, мы стоим на святой земле, — отозвалась она с едва заметной издевкой в голосе, но он пропустил ее колкость мимо ушей.

— А затем мои мысли перенеслись к иным событиям, — продолжил он и указал рукой через реку. — Вот по этой тропинке я шел из Монферрато.

— Стоит ли горевать о прошлом? Мне кажется, у тебя нет причины сожалеть о том, что ты оказался в Милане.

— Конечно. Я неизмеримо благодарен судьбе за это. И все же однажды мне хотелось бы иметь достаточно сил, чтобы вернуться в Монферрато и надеть колпак на сокола, нацелившегося там на добычу.

— Ну-у, этот день еще не настал. И посмотри-ка: солнце уже садится, а до дома еще далеко. Так что если полет твоей фантазии завершился, нам лучше не мешкая отправиться в путь.

В ее интонациях он уловил резкость, которая присутствовала всегда, когда речь заходила о Монферрато.

— Ты хочешь сказать, что твое сердце осталось в Монферрато? — поинтересовалась она.

— Мое сердце? — рассмеялся он. — В каком-то смысле вы правы. Я оставил там клубок, который мне хотелось бы однажды распутать. Если это то же самое, что оставить сердце, то… — он замолчал, неоконченная фраза повисла в воздухе.

— Персей, спасающий Андромеду из пасти дракона note 68! Идеальный герой, спешащий на помощь попавшей в беду красавице. Бедный странствующий рыцарь!

— Откуда в вас такая желчь, синьора? — изумился Белларион.

— Желчь? У меня? Я всего лишь иронизирую, мессер.

— Да, но мне показалось, что ваша ирония граничит со слезами.

— По поводу твоего увлечения Валерией Монферратской?

— Моего… — ахнул он, но поспешил взять себя в руки и в следующий момент громко расхохотался.

— Ты подозрительно быстро развеселился, Белларион!

— Я не смог сдержаться, увидев комическую картину, нарисованную вами, синьора: безродный Белларион влюбился в принцессу. Разве вы замечали во мне признаки безумия?

Она подумала, что он пытается выглядеть слишком естественным, чтобы его словам можно было поверить; она искоса взглянула на него из-под длинных ресниц.

— Если не любовь заставляет тебя сейчас мечтать, то что же тогда?

— Могу заверить вас, — несколько сурово ответил он, — что если это и любовь, то только к самому себе. Что я знаю о любви? Для чего мне любовь?

— В тебе сейчас говорит монах, которого чуть было не сделали из тебя! Я готова поклясться, что ты внутренне содрогаешься, произнося это слово — «любовь». В монастыре тебя, наверное, учили остерегаться любви.

— Увы, там вообще ничего не говорилось о ней. Но моя интуиция велит мне не строить иллюзий, чтобы не выглядеть посмешищем. Я всего лишь безродный Белларион, появившийся на свет в лачуге, выросший в конуре и воспитанный только лишь из жалости.

— О, какая скромность. Поистине смирение, достойное святого. Я пыль, в ложном самоуничижении восклицаем мы, но наша непомерная гордость в то же самое время нашептывает нам совсем иное: и вот кем я стал, вот какое чудесное дерево выросло на такой простой почве. Взгляни на себя повнимательнее, Белларион.

— Этим, синьора, я постоянно пытаюсь заниматься.

— Вероятно, ты делаешь это не совсем искренне.