Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1 Страница 27

– Договорились.

– Хорошо. Каковы последние новости о молодом Струане?

– Когда я видел его час назад, выглядел он неважно.

– Он умрет?

– Нет. Доктор заверил меня в этом.

Холодная улыбка.

– Откуда, черт побери, они могут знать наперед? Но если бы он умер, это могло бы стать концом «Благородного Дома».

– Ничто и никогда не в состоянии разрушить «Благородный Дом», Дирк Струан позаботился на этот счет.

– Не будьте так уверены. Дирк уже больше двадцати лет как мертв, его сын Кулум вот-вот последует за ним, и если Малкольм не выживет, кто тогда станет во главе компании? Не его же младший брат, которому всего десять лет. – В глазах его появился странный блеск. – Может, Старику Броку и семьдесят три, но ни ума, ни хватки он пока не растерял.

– Однако мы по-прежнему «Благородный Дом», а Кулум по-прежнему тайпэн, – добавил Макфей, не отказав себе в удовольствии загнать Грейфорту колючку под кожу. – А Старик Брок по-прежнему не стюард жокей-клуба в Счастливой Долине и никогда им не будет.

– Это скоро придет, Джейми, это и все остальное. Кулуму Струану уже не долго осталось контролировать выборы стюардов в жокей-клубе, а если его сын и наследник тоже сыграет в ящик, что ж, посчитай нас и наших друзей, и ты увидишь, что мы без труда соберем необходимое количество голосов.

– Этого не будет.

Выражение лица Грейфорта стало жестким.

– Может статься, Старик Брок вскоре почтит нас здесь своим присутствием – вместе с сэром Морганом.

– Морган в Гонконге? – Макфей постарался не выдать того, как ошеломила его эта новость. Сэр Морган Брок был старшим сыном Старика Брока и с большим успехом руководил конторой компании в Лондоне. Насколько Джейми знал, раньше Морган никогда не бывал в Азии. Если Морган вот так вдруг появился в Гонконге… какие новые козни затевает эта парочка на сей раз? – спрашивал он себя в тревоге. Морган специализировался на торгово-банковских операциях и искусно протянул шупальца Броков в Европу, Россию и Северную Америку, постоянно беспокоя клиентов компании Струана и ставя препоны на торговых путях «Благородного Дома». С тех пор как в прошлом году началась гражданская война в Америке, Макфей, вместе с другими директорами компании, стал получать тревожные донесения о неудачах в реализации обширных американских планов «Благородного Дома», как на Севере, так и на Юге, планов, в которые Кулум Струан вложил огромные суммы. – Если Старик Брок и его сын осчастливят нас своим приездом, можете не сомневаться, что мы почтем за честь накормить их ужином.

Грейфорт хохотнул, но как-то невесело.

– Не думаю, что у них будет время; разве что они захотят проверить ваши книги, когда мы вас проглотим.

– Это у вас никогда не получится. Если я услышу что-нибудь о восстании японцев, я дам вам знать. Пожалуйста, поступите таким же образом. А теперь, спокойной ночи. – С подчеркнутой вежливостью Макфей приподнял шляпу и зашагал прочь.

Грейфорт рассмеялся про себя. Он был в восторге: семена как будто легли в благодарную почву. Старик будет счастлив собрать урожай, подумал он, выдрав побеги с корнем.

Доктор Бабкотт устало двигался по полутемному коридору миссии в Канагаве. В руке он держал масляный фонарь; поверх его шерстяной пижамы был наброшен ночной халат. Где-то внизу часы пробили два раза. Он рассеянно опустил руку в карман и сверился со своими часами-луковицей, зевнул, потом постучал в дверь.

– Мисс Анжелика?

Через мгновение ее сонный голос спросил:

– Да?

– Вы просили сказать вам, когда мистер Струан проснется.

– А, благодарю вас. – Прошло еще несколько секунд, потом он услышал звук отодвигаемого засова, и Анжелика вышла к нему. Волосы немного в беспорядке, еще не окончательно проснувшаяся, в плотном халате, надетом на ночную рубашку. – Как он?

– Его подташнивает, и он как в дурмане, – ответил Бабкотт, провожая ее назад по коридору и вниз, в операционную, где находились палаты для больных. – Температура и пульс у него подскочили немного, но иного, разумеется, трудно было ожидать. Я дал ему наркотик, чтобы унять боль, но он крепкий молодой человек, и все должно быть в порядке.

Когда она побывала у Малкольма в первый раз, мертвенная бледность его черт поразила ее, а стоявшее кругом зловоние вызвало непреодолимое отвращение. Ей никогда раньше не доводилось бывать в больнице, или операционной комнате, или в настоящей больничной палате. Помимо чтения статей в парижских газетах и журналах о смерти, болезнях, о волнах чумы и других смертельных заболеваний – кори, оспы, тифа, холеры, пневмонии, менингита, коклюша, скарлатины и прочих, – которые время от времени прокатывались по Парижу, Лиону, другим городам, большим и малым, она не сталкивалась с болезнью лицом к лицу. Здоровье у нее всегда было отменное; ее дядя, тетя и брат были в равной степени благословенны.

Дрожа всем телом, она коснулась рукой его лба, убрав с лица намокшие от пота волосы, но не в силах вынести тяжелый смрад, окружавший его кровать, тут же отпрянула и торопливо вышла.

В соседней комнате спокойно спал Тайрер. К ее громадному облегчению здесь не пахло. Она подумала, каким приятным было во сне его лицо, тогда как лицо Малкольма выражало муку.

– Филип спас мне жизнь, доктор, – сказала она. – После мистера… мистера Кентербери я была… мне… я… меня парализовало, а Филип, он встал со своей лошадью на пути убийцы и дал мне время спастись. Я была… я не могу описать, как ужасно…

– Как выглядел тот человек? Вы могли бы узнать его?

– Не знаю, это был просто туземец, кажется, совсем молодой, но я, право, не знаю, определить их возраст так трудно, а он был… был первым, которого я увидела так близко. Он был одет в кимоно, за поясом торчал короткий меч, а длинный, весь в крови и снова поднятый, чтобы… – Ее глаза наполнились слезами.

Бабкотт успокоил ее, проводил в отведенную ей комнату, дал чаю с каплей лауданума и пообещал разбудить сразу же, как только Струан проснется.

И вот теперь он проснулся, думала она, чувствуя, как ноги наливаются свинцом, к горлу подступает тошнота, голову начинает ломить и ее наполняют мерзкие картины. Я жалею, что приехала; Анри Сератар советовал мне подождать до завтра, капитан Марлоу был против этой поездки, все были против, так почему же я так страстно умоляла адмирала отпустить меня? Не знаю. Ведь мы всего лишь добрые друзья, мы не любовники, и не помолвлены, и не…

Или я начинаю любить его? Или мною руководила одна только бравада, стремление сыграть роль до конца, потому что весь этот ужасный день так похож на мелодраму Дюма, и не было на самом деле ни кошмара на дороге, ни бурлящего Поселения, ни записки Малкольма, которую принесли на закате: «Пожалуйста, приезжайте и навестите меня сразу, как только сможете», написанной доктором по его просьбе. И я была не настоящая, я просто актриса, играющая роль героини в какой-то пьесе…