Виктор Поротников - Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая Страница 27

По лицу незнакомки было видно, что она слышала про Русь, что ее отношение к русичам коренным образом отличается от явной неприязни, которую она питает к немцам. Доброжелательно махнув рукой, незнакомка пригласила Пересвета в свой дом.

— Меня зовут Дангуоле, — по-немецки сказала она. — Будь моим гостем, русич. Это хорошо, что ты сбежал от крестоносцев, значит, ты и впредь будешь сражаться с ними. Так?

— Конечно, — ответил Пересвет, направляясь в избу. — Я служу литовскому князю Корибуту Ольгердовичу, который ныне княжит в Брянске.

Оставив вилы в полутемных сенях, Дангуоле гостеприимно распахнула дверь в избу перед гостем. Пересвет переступил через высокий порог и очутился в просторной горнице с довольно низким потолком. Свет проникал сюда через два окна, затянутых бычьим пузырем. В дальнем углу возвышалась большая печь, сложенная из речных валунов и обмазанная глиной. Перед окнами стоял стол и две скамьи. Рядом с печью был дверной проем в другое помещение, завешанный грубой тканью. Из-за занавески выглянули две детские светловолосые головки, с любопытством взирая на Пересвета.

— Это мои младшие сыновья, — улыбнулась хозяйка, строгим жестом повелев детям исчезнуть.

Младший из мальчиков, которому на вид было не более семи лет, мигом исчез за пологом. Старший подчинился матери далеко не сразу, ему на вид было лет девять.

— Садись, где тебе удобно, молодец, — сказала Дангуоле. — Сейчас я угощу тебя, чем бог послал. Умыться можешь вон там. — Хозяйка кивнула Пересвету на ушат с водой, стоявший у стены, на которой были развешаны на прибитых крючках длинные льняные полотенца.

Помыв руки и ополоснув лицо, Пересвет сел к столу, на который расторопная Дангуоле уже выставила глиняные тарелки с тонко нарезанным свиным салом, ржаным хлебом, зеленым луком и чесноком, свежими огурцами и яблоками.

— А муж твой где? — поинтересовался у хозяйки Пересвет, оглядывая убранство избы и сознавая, что мужские руки тут давно ни к чему не прикасались.

— Супруга моего немцы угнали рыть канал возле города Кенигсберга еще десять лет тому назад, — с печальным вздохом ответила Дангуоле. — С той поры я его и не видела. Много мужчин из нашей деревни сгинули бесследно на подневольных работах: кто-то нашел свою погибель в каменоломнях, кто-то на добыче соли, кто-то на прокладке каналов… В нашем селении мужских рук-то почти не осталось, ежели не считать мальчишек и стариков. Все труды и тяготы выносят на своих плечах жены и вдовы.

— Как называется ваше селение? — спросил Пересвет. — И далече ли отсюда до ближайшего замка крестоносцев?

— Деревня наша называется Укмерге, — молвила хозяйка, наливая в кружку золотистый яблочный сок. — От нас до ближайшего немецкого замка полдня пути. Этот замок называется Лазен. Наше село и еще шесть прусских деревень в округе принадлежат барону Райнварту, владельцу Лазена.

— Далеко ли от Лазена до Рудавского замка? — допытывался Пересвет, уплетая за обе щеки сало с хлебом.

— Около пятнадцати верст, — проговорила Дангуоле, бросив на гостя внимательный взгляд. — Ты бежал из Рудавского замка?

Пересвет молча кивнул. Затем он негромко добавил, прожевав хлеб и сало:

— Я ведь не один бежал. Вместе со мной сбежала одна немка-монахиня.

— Где же она? — так же тихо спросила Дангуоле, присев на скамью рядом с Пересветом.

— Она дожидается меня в лесу недалеко отсюда, — помедлив, промолвил Пересвет. — Я же не знал, что меня ждет в вашей деревне, поэтому и не взял ее с собой. Можно, я приведу ее сюда? Она от усталости еле держится на ногах.

— Конечно, веди. О чем речь! — Дангуоле похлопала Пересвета по плечу. — Беги за своей подругой, а то она небось вся извелась от неизвестности. Беги, пока деревня не проснулась. Будет лучше, если никто, кроме меня, вас не увидит.

Гертруда и впрямь была на грани полного отчаяния от долгого отсутствия Пересвета. Она едва не разрыдалась от радости, когда Пересвет предстал перед ней живой и невредимый, да еще и с утешительным известием, что ему удалось найти в селе гостеприимную хозяйку.

Увидев Гертруду, Дангуоле сразу сказала, что та похожа лицом на ее старшую дочь. «Что ж, теперь у меня будет две дочери», — добавила с радушной улыбкой Дангуоле, обняв и поцеловав юную немку.

Утолив голод, Гертруда лишь с немалым трудом могла поддерживать беседу с Дангуоле: ее сильно клонило в сон. Хозяйка посоветовала Пересвету уложить Гертруду спать на чердаке дома, где находился сеновал. Пересвет помог Гертруде подняться на чердак, а сам вернулся в дом. Он хотел вызнать у хозяйки, можно ли у них в деревне купить лошадей и имеется ли поблизости прямая дорога, ведущая к Неману.

Дангуоле была откровенна с Пересветом, поведав ему, что у них в селе всех лошадей давно забрали немцы, поэтому ее односельчане пашут землю на волах. Лошади имеются в Добеле, другом прусском селении, но туда Пересвету и Гертруде лучше не соваться. От Добеле до замка Лазен рукой подать, слуги барона Райнварта часто наведываются в эту деревню, у них там всюду глаза и уши. Дорога к Неману тоже пролегает близ Лазенского замка, и путь этот опасен для Пересвета и Гертруды, ибо в той стороне много других замков и немецких деревень.

— Вам, милые мои, лучше наведаться к старику Пелузе, который живет отшельником в лесу и не платит податей немцам, — молвила Пересвету Дангуоле. — Пелузе знает все тропы в лесной чаще, он может указать вам самую верную и безопасную дорогу на восток. Скоро из леса вернется моя дочь, она-то и проводит вас к жилищу Пелузе.

Оказалось, что старшая дочь Дангуоле вот уже неделю живет с подругами в лесу. Девушки из Укмерге, как обычно, в эту пору лета собирают впрок на зиму ягоды и грибы, которые они сушат на солнце.

— Моей дочери шестнадцать лет, но она слывет заводилой среди наших девчат, даже среди тех, кто старше ее, — не без гордости в голосе сказала Дангуоле. — Моя Цильда и жениха сама себе выбрала, им стал четырнадцатилетний Станто, сын здешнего бондаря. Этой осенью у них состоится свадьба.

— Не рановато ли Станто идти под венец? — заметил Пересвет, потягивая яблочный сок из кружки.

— Рановато, конечно, но иначе никак нельзя, — пояснила Дангуоле. — Всех наших юношей с шестнадцати лет немцы начинают забирать на принудительные работы, с которых большинство из них уже не возвращается домой. Возвращаются лишь те, кто получил увечье и не может больше работать. Немцы делают все, чтобы у пруссов рождалось как можно меньше детей. Я вот успела родить двух сыночков, уже оставшись без мужа, но никто из соседок не укоряет меня за это. Все понимают, что пруссы просто-напросто вымрут, коль женщины в наших селеньях перестанут рожать детей. Среди моих соседок две тоже произвели на свет по ребенку не от мужей, которые умерли до срока, а от случайных мужчин-пруссов. Немецкие священники называют это блудом, но мои соплеменники не согласны с ними в этом, ибо все знают, как много проживало пруссов между Неманом и морским побережьем еще полвека тому назад и как мало нас ныне осталось.