Шарлотта Юнг - Голубица в орлином гнезде Страница 28

Вместо толстой простой немецкой мещанки, какую он рассчитывал увидать, окруженную почестями, приличествуемыми знатной барыне, он видел перед собой бледное, нежное лицо, чистое, как лилия, черные бархатные глаза, оттеняемые длинными черными ресницами и до того исполненные невинности и грусти, что подозрения барона показались ему самому святотатством.

Он знал людей и понимал, что никакая женщина, помогающая низкому обману, не могла походить на это небесное создание, обнимавшее теперь двух спеленатых новорожденных. Барон поклонился этой молодой женщине гораздо более почтительным поклоном, чем тот, каким он удостоил старую баронессу, рожденную фон Адлерштейн. Он извинился, объясняя причину своего посещения.

Христине предстояла теперь обязанность защищать права своих сыновей, и она чувствовала в себе гораздо более силы и решимости исполнить эту обязанность, чем тогда, когда дело шло об упрочении только собственного своего положения. Щеки ее покрылись легким румянцем, и она проговорила своим нежным голосом:

– Баронесса передала мне, что вам желательно, барон, узнать имя священника, который венчал меня с моим дорогим и возлюбленным мужем и господином Эбергардом. Брак совершал монах Петр из монастыря св. Франциска в Оффингене, приезжавший в то время в Адлерштейн для продажи индульгенций. При нем были два послушника. После совершения обряда, мой муж объявил ему свое имя и звание, также как и мое. Францисканец обещал засвидетельствовать наш брак, как только его об этом спросят. Найти его, или узнать о нем можно в его монастыре. Отшельник, живущий в часовне, был также свидетелем обряда.

– Довольно! Довольно, баронесса, – вскричал Казимир. – Простите меня, что я вынужден был сделать вам такие вопросы.

– Вы были совершенно правы, барон, – сказала Христина, еще более оживляясь. – Я желаю, чтобы были наведены все справки и чтобы нам было дано все, на что мы имеем право.

И взгляд ее загорелся материнской любовью, когда перешел на крошечные созданьица, которые означало это мы.

– Все будет сделано по вашему желанию, баронесса, а также и все то, что окажется необходимым да поддержания прав вашего старшего сына, как имперского барона; с моей стороны нет никаких сомнений в действительности и законности его прав. Я совершенно убежден и от души желаю служить вам и моим кузенам. Который же из двух глава нашего рода? – прибавил барон, смотря на малюток, до того похожих один на другого, что Христина сама вынуждена была искать медальон на черной ленточке, который повесила на шейку старшего.

Барон Казимир преклонил колено и поцеловал крошечную, красненькую щечку малютки, а затем белую руку молодой матери.

– Кузина, – сказал потом барон Кунегунде, стоявшей до сих пор в стороне, с выражением беспокойства и недовольства, – я убежден. Я признаю этого ребенка за действительного барона Адлерштейнского, и от меня далека мысль о притязании на его наследие. Укажите мне скорее, чем могу я служить вам и ему. Должен ли я объяснить все императору и просить его опеки, которая обеспечит вас от всяких нападок врагов нашего рода и вашего семейства?

– Благодарю вас, барон, – отвечала старуха строгим тоном, увидав довольный, умоляющий взгляд Христины. – Старшая линия Адлерштейнов может сама себя защищать от врагов и не нуждается в алчных опекунах, назначаемых похитителями. Мы никогда не принимали присяги, и император не может быть над нами опекуном.

Проговорив эти слова, Кунегунда стояла с вызывающим видом и бросила громовый взгляд на невестку, та могла только с благодарностью прошептать: «Благодарю вас, барон, благодарю».

– Позвольте же мне, по крайней мере, приобрести право на дружбу моих юных кузенов, – сказал Казимир, проникнутый удивлением и сожалением к молодой матери, тем более, что видел, как мало понимала старая баронесса опасность своего положения.

– Они еще не крещены. Позвольте мне быть их крестным отцом.

Искренняя благодарность выразилась на лице Христины, сама бабушка не сделала никакого возражения. В сущности, для детей это было единственной возможностью иметь крестным отцом человека, равного им по рождению. Тотчас же призвали отца Норберта, сделавшего уже все приготовления к крестинам.

Во все это время, Кунегунда ходила взад и вперед с тревожным видом, и спускалась наполовину с лестницы, где по-видимому с кем-то советовалась. Урсела, еще более озабоченная, также ходила взад и вперед, между тем как Казимир сидел в кресле у изголовья Христины.

Тут она могла еще раз поблагодарить его за предложение услуг и сказала:

– Очень может быть, барон, что вам представится гораздо скорее, чем думает баронесса, случай вспомнить о вашем обещании покровительствовать моим бедным сиротам. Их отец и дед ехали принимать присягу императору.

– Знаю, – сказал барон, – и сделаю все, что могу для вас, баронесса. Императору будет известно настоящее положение дел, и если не будет оказываемо никакого насилия путешественникам, – прибавил Казимир вполголоса, – я уверен, что император согласится подождать времени, когда молодой барон достигнет совершеннолетия и примет присягу.

– Мы не в состоянии делать какое-либо насилие, – сказала Христина. – Что до меня касается, я здесь как посторонняя, чужая; но если императору и сейму угодно будет подождать, мои сыновья, если будут живы, постараются верноподданничеством возблагодарить императора. А вас, великодушный барон, будут благословлять несчастные вдова и сироты.

И Христина протянула барону руку.

– Мне хотелось бы сделать для вас что-нибудь больше, баронесса, – приказывайте, располагайте мной.

– О, барон! – вскричала Христина. – Есть еще неоценимое благодеяние, какое вы можете мне сделать: это уведомить моего дядю, мейстера Годфрида, в Ульме, о том, где я, и рассказать ему о моем положении и о моих детях.

– Мейстера Годфрида, в Ульме? – переспросил Казимир.

– Да; я была воспитана этим дядей и доброй теткой, и жила у них до тех пор, пока мой отец приехал туда за мной и привез сюда затем, чтобы ходить за больной Эрментрудой. Вот уже восемнадцать месяцев они не знают обо мне ничего, а я ведь была у них вместо дочери.

– Я сам увижусь с ними, – сказал Казимир. – Я слыхал это имя. Мейстер Годфрид… не тот ли, что украсил резьбой скамьи в Аугсбургской церкви?

– Да, он самый; он вырезал эти каштановые листья, а также и все группы из священного писания! – вскричала Христина. – О, благодарю вас, барон! Передайте дяде и тетке почтительный поклон племянницы, скажите им, что она любит их всем сердцем и просит молиться за нее и за ее двух сироток!.. И, – прибавила она, – может быть, дядя еще не знает, что его брат, мой бедный отец, погиб в битве, сражаясь за своего господина. О! попросите его, если он когда-либо любил свою малютку Христину, пусть он закажет служить обедни за всех тех, кого уже нет на свете!