Дмитрий Леонтьев - Обитель Страница 28

— Да, с монархами вам было бы сложно иметь дело,— согласился я.— Деньги решают многое, но не

все. Они бы просто не позволили получить вам власть над ресурсами их стран, потому что сами были хо­зяевами.

— Демократия — замечательная штука, господин Блейз,— широко улыбнулся он.— Как и коммунизм. Ког­да хозяин — «народ», это значит, что хозяина попросту нет. Главное — приучить их к мысли о том, что у них нет собственности. Но при этом сказать, что им принадле­жит все. Все — всем, и ничего — каждому. А все, что делается,— делается в интересах народа, и кто не согласен — враг народа, подлежащий... в лучшем случае перевоспитанию. Мы не так уж кровожадны, господин Блейз. На заводах и на полях тоже кому-то работать надо. Ну не нам же, в самом-то деле?! Нет, хозяева потом у всего этого найдутся. Но главная задача сейчас— сместить нынешних хозяев...

— У нас ведь тоже монархия,— вновь напомнил я.— И Георг Пятый — родственник русского Николая.

— У вас парламентская монархия, а не абсолют­ная,— парировал он.— Не обижайтесь, господин Блейз, но ваша монархия — всего лишь инкрустация на банков­ском столе. Никто не будет покушаться ни на США ни на Англию, и вы прекрасно понимаете, почему. Речь идет лишь о взаимовыгодном сотрудничестве.

— Как-то это утверждение не вяжется с вашей иде­ей «нового мирового порядка».

— Да почему же?! Мы же умные люди, господин Блейз. Неужели вы думаете, что мы проливаем и свою и чужую кровь ради банального удовольствия маньяков? Старый мир отжил свое — это факт. Мир устал от войн, а мы дадим ему стабильность. Только представьте, как выиграет мир, если будет находиться под единым управ­лением! Единая экономика, единые законы, полная сво­

бода передвижения и главное — безопасность. Чего хочет человек? Быть сытым и развлекаться. Мы и дадим это народу. Думаете, кто-то будет против?

— Странно, что вы все время отделяете эти два по­нятия: «Мы» и «народ». Почему вы решили, что именно вы справитесь с этой задачей... Я даже спрошу по дру­гому: какое вы вообще имеете отношение к другим на­родам, другим государствам, другим людям?

— Вы на что намекаете?

— Вы знаете.

— Вы — антисемит?

— Да что вы! Я совершенно искренне не вижу раз­ницы между евреями, неграми и индейцами. Какой же я антисемит? А вы видите?

— А я — вижу!

— В том-то и дело. В набившей оскомину «богоиз­бранности». Дело в том, что я — англичанин. Я тоже представитель нации, которая гордится своей несхоже­стью с другими народами. Нет англичанина, который не считал бы эту «индивидуальность» нашей нации — благом и достоинством. Но мы предпочитаем защищать свои интересы и не лезть с поучениями к другим. А также очень не любим, когда лезут в наши дела. И с нами этот номер не пройдет, господин Коган.

— Я просил бы вас называть меня Звездиным.

— Как угодно. Мы можем подумать о дипломатичес­ких отношениях, но способствовать вашей идее или даже просто попустительствовать ей...

— Вы уполномочены делать подобные заявления?

— Помилуйте, вы все время забываете, что сами предложили мне разговор «начистоту», подчеркивая «приватность» нашей беседы. Я вам высказываю только свое, личное мнение.

— Вот именно,— подчеркнул он.— Такие вопросы решать не вам.

— Почему? — искренне удивился я.— Нас воспиты­вали не только в уважении к своей стране и ее тради­циям, но и напоминали, что от каждого из нас зависит многое. От каждого голоса. Смею вам напомнить, что в 1762 году при перевесе всего в один голос именно ан­глийский, а не немецкий язык приняли как «националь­ный» в Америке. Перевесом в один голос король Карл Первый был взведен на эшафот. А благодаря перевесу в один голос в 1875 году Франция из монархического государства стала республикой. И я совершенно не со­гласен с теорией господина Маркса о том, что личность не имеет влияния на историю. У нас ведь была короле­ва Елизавета. А у вас — Моисей. Разве это не лучшее доказательство?

— Может, нам все же не стоило быть откровенными настолько? — нахмурился он.

— Почему? — удивился я.— Эти вопросы все равно рано или поздно встанут перед нами. И не только перед сторонами, которые мы с вами представляем, но и лич­но перед нами. Я профессионал, я люблю играть в от­крытую.

— Дело ваше,— он заметно утратил интерес к этой теме.— Давайте все же вернемся к более насущным на данный момент вопросам. Я все же хочу, чтоб вы поняли, что с господином Ульяновым у вас договориться не по­лучится, да и просто нет смысла, тогда как мы открыты к диалогу. Ленина буквально вытащил на себе из небытия господин Парвус, предложивший немецкому генштабу план развала России изнутри и вывода ее из войны через революцию. Но теперь господин Ленин пытается игнори­ровать не только господина Парвуса, но и своих немецких

спонсоров. Настало время платить по счетам и выпол­нить кое-какие обязательства, но это как раз и непросто. Хотя бы еще и потому, что это не выгодно членам Ан­танты, воюющей с Германией. Да и суммы, на которые рассчитывает немецкое командование, нужны нам самим. Знаете, сколько стоит содержание наемников, все эти дар­моеды-комиссариаты, закупка оружия, продовольствия. И если наши спонсоры готовы немного подождать, то спонсоры господина Ульянова, находясь в состоянии вой­ны, остро нуждаются в деньгах и настойчиво предъявля­ют свои векселя к оплате... Одним словом, у господина Ульянова очень сложная ситуация. Ну а самое важное то, что и цели у нас с господином Ульяновым несколько раз­ные... Мы по-разному видим как развитие событий, так и саму цель. Мы — за демократию и свободную торгов­лю — новую экономическую политику и приведение к об­щей экономике таких отсталых стран, как Китай, Индия и другие страны третьего мира... Даже если их придется переплавлять в новое мироустройство теми же способа­ми, что и Россию. А господин Ульянов, кажется, собира­ется почивать на лаврах, делая ставку не столько на ору­жие, сколько на длительную агитацию. Это не наши методы. Если б мы ждали, как Ленин, то и революции в России могло не быть...

— Нам известно о ваших разногласиях. Доходит до того, что господин Троцкий имеет неосторожность на­зывать господина Ульянова «полуеврейским полудур­ком», а тот, в свою очередь, отвечает ему афористичным «иудушкой»... Кстати, не раскроете секрет: откуда у гос­подина Троцкого такая тяга к этому весьма неоднознач­ному библейскому персонажу? Как я слышал, он даже поставил ему несколько памятников? Для большинства людей Иуда — предатель...

— Мы будем ломать эти стереотипы. То, что сейчас кажется вам странным и невозможным, в следующем поколении уже станет повседневностью. Иуда — борец с религиозным дурманом! Бунтарь! Это первый воин­ствующий безбожник, бросивший открытый вызов еще только зарождающемуся христианству! Чем не символ для борьбы с пережитками старого мира? Вы боитесь, что ваших избирателей будут отпугивать переговоры и со­трудничество с безбожниками? Бросьте. Добрая полови­на из них тоже устала от бремени христианства. К тому же это наше внутреннее дело. Вы все время зациклива­етесь на каких-то морально-этических мелочах. Давайте просто вспомним о том, что и господин Троцкий, и гос­подин Свердлов представляют интересы определенных кругов Англии и США. Вам, представителю одной из партий официального правительства, это дает огромные выгоды как в политическом, так и в финансовом аспек­те. Подумайте о неслыханной выгоде для всей Англии. Россия надолго теперь не сможет представлять свои ин­тересы в мировом масштабе. Да и финансовые потоки, которые скоро пойдут из этой богатейшей империи, не могут оставить вас безучастными. А мы всегда рады мирному сотрудничеству с деловыми людьми.