Николай Дмитриев - Рубин из короны Витовта Страница 28

– Это уж как ветер позволит, – заметил Мозель.

– Ну, я знаю, где идти, – капитан весело подмигнул купцу. – Будет нужный ветер, то тогда к норвегам за сельдью, а дальше прямиком до Луары за солью.

Капитан уже в который раз повторял это Мозелю, однако купец, тоже имея с такого оборота свой интерес, в очередной раз охотно его слушал.

Беседуя с купцом, капитан не забывал зорко смотреть вперёд и, вдруг приметив что-то подозрительное, громко приказал рулевым:

– Лево на борт!

Те враз навалились, отчего румпель пошёл в сторону и когг медленно начал забирать влево. Одновременно парус хлопнул раз, другой, и капитан, перегнувшись через ограждение, рявкнул матросам, бывшим на палубе:

– На фалы!.. Быстрей!!!

Поняв, что теперь капитану не до него, Мозель неспешно спустился по трапу на палубу и направился в свою каюту, находившуюся в самой корме, рядом с капитанской. Там, усевшись на лавку, наглухо прикреплённую к борту, и одновременно служившую ложем, купец задумался. Свет сюда попадал только через небольшое окно, сделанное из стеклянных шариков, вмонтированных в свинцовый переплёт, и нужно было время, чтобы привыкнуть к полутьме. Зато, по сравнению с палубой, тут было покойно, хотя отдых всегда сопровождался постоянным скрипом мачты и порой весьма чувствительными ударами волн по обшивке.

Просидев так достаточно долго, Мозель наклонился к своему рундуку, достал оттуда большую дорожную сумку и вынул из неё кожаный мешочек. Потом, придвинувшись поближе к окошку, где было побольше света, распустил завязку и выложил на стол, похоже, очень дорогое ожерелье. Судя по всему, оно нравилось Мозелю, так как сразу, отложив мешочек в сторону, купец стал им любоваться, но при этом особое внимание уделял драгоценному камню, на котором маленькими буквочками было умело вырезано одно-единственное слово «Rex»[73].

Сейчас, перебирая пальцами играющие отблесками самоцветы, Мозель вспомнил события, предшествовавшие его вояжу и происходившие ещё дома в Любеке. Тогда к нему в контору прибежал запыхавшийся слуга и сообщил, что в гости к герру Мозелю прибыл не кто иной, как сам герр Блюменрит. Кто это – купец знал очень хорошо и зачем советник императора заглянул в его дом – тоже. По своему положению Мозель лично уже никаких поручений не исполнял, однако Ганза входила в Священную Римскую империю, и одно это заставляло купца в который раз задуматься…

Сколько времени он так просидел, погрузившись в размышления, Мозель сказать не мог и встрепенулся, лишь услыхав громкий топот на палубе. Купец суетливо спрятал ожерелье, так и лежавшее на столе, закрыл рундук и поспешил наверх. Палуба встретила его авралом. Когг замедлял ход, так как рей уже был спущен и матросы общими усилиями скатывали парус. Мозель ещё не успел толком оглядеться, как на носу загремела цепь, и якорь с шумом плюхнулся в воду.

Заметив купца, капитан, который распоряжался на палубе, указал рукою на берег и радостно крикнул:

– Прибыли!.. Паланга!

Мозель послушно посмотрел в указанном направлении. Вдалеке виднелся пологий низкий берег, густо поросший сосновым лесом. В одном месте, там, где жёлто-песчаная полоса становилась немного шире, ближе к опушке теснилась кучка весьма неказистых домишек, а по урезу, частично вытянутые носами на песок, лежали довольно большие челны. Один из них, уже стянутый в воду, направлялся к коггу, и Мозель сумел разглядеть согнутые спины людей, которые ритмично сгибались в такт гребле. Да, это была Паланга и именно отсюда он, любекский негоциант Мозель, должен был начать необычный для него вояж…

Ответственное путешествие Теодора Мозеля неожиданно затягивалось.

Он надеялся, добравшись в Вильно, справиться со всем сразу, но из этого ничего не вышло, поскольку Витовта в столице не оказалось. Не нашлось великого князя и в Троках, куда поспешил Мозель, и именно из-за таких обстоятельств купцу пришлось отправиться дальше, теперь уже на южные земли княжества к Луческу.

Дорога на юг, по которой пришлось ехать Мозелю, шла такими дебрями, что купцу было невдомёк, как люди смогли её тут проложить. Извилистая полоса двух плохо наезженных колей стелилась между могучих, наверное, столетних стволов, причём иногда корни деревьев тянулись поперек шляха, создавая мешавшие проезду горбы.

Правда, кони всадников легко преодолевали такие, в общем-то, небольшие препятствия, а вот возы с грузом, что достаточно длинной вереницей тянулись колеями, каждый раз тяжело, со скрипом, переваливались через такие корни. Из-за этого, путников всё время преследовало опасение, что какая-нибудь из осей не выдержит и тогда придётся стоять, пока не удастся кое-как починить воз, задерживаясь порой до темноты.

Ещё больше трудностей возникало при преодолении гатей. В тех местах, где грунт был болотистый, поперёк дороги плотно выкладывались очищенные от ветвей стволы, и вот тут коням было тяжеловато, а про возы и говорить нечего, так как колёса начинали подскакивать на каждом бревне, и над тяжело гружённым обозом повисало сплошное потрескивание и тарахтенье.

Однако, если быть откровенным, самого Мозеля это беспокоило мало. Собственного груза у него было всего два воза, да и те Мозель взял с собой только для того, чтобы лучше утаить действительную цель путешествия. К тому же его ценности, а прежде всего деньги, всё время были при нём, тщательно запрятанные в объёмистой дорожной сумке, которую Мозель, никому не доверяя, всегда носил сам.

Места, по которым продвигался обоз, были глухими, и все, включая самого Мозеля, побаивались нечистой силы, по глубокому убеждению путников, скрывавшейся в непролазной чаще. Об этом мужики, особенно на привалах, охотно вспоминали, судача о якобы случавшихся здесь встречах с лесовиками, водяными и кикиморами.

Ежевечерне, сидя у огня на заезде или просто возле костра, который разжигали, останавливаясь на обочине, Мозель слышал такие рассказы и временами со страхом поглядывал на тёмный лес, который, казалось, вплотную подступал к путникам, но при этом он чётко понимал, что главная опасность таких мест кроется совершенно в другом…

Все отлично знали, что на шляхах Литвы, Польши, Германии и даже земель Ордена было неспокойно. Шайки лихого люда, состоявшие из кого угодно, начиная с отчаявшихся селян и заканчивая панами рыцарями, часто нападали на путешественников, и потому обозы собирались в длинные валки[74] и почти каждый из них сопровождался вооружёнными до зубов путними боярами[75].