Иван Дроздов - Подземный меридиан Страница 28

Лодка поплыла по–над стенкой. Стойки тянулись на сто — двести метров, их было много, тонкие капроновые веревки под углом уходили в воду, натягивали сети. Их не было видно, только рыбаки знали, в каком хитром переплетении располагались они под водой. Рыбак знает назначение каждой стойки, каждой капроновой растяжки и знает, кто из рыбаков бригады что и когда налаживал, устанавливал, крепил. Потому, как только лодка подъехала к торчавшим из воды и почерневшим от соли и времени стойкам, рыбаки наперебой судачили:

— Барынкин бахромы понавешал!..

Андрей смотрел туда же, куда смотрели рыбаки, и видел обрывки нитей, висевшие над водой в местах порыва несущей бечевы.

Другой рыбак вспомнил какого–то Примаря:

— Балбеса хоть не заставляй! Не убрал глистатых.

Рыбак при этих словах приподнял из воды мертвую, раздувшуюся рыбу, бросил далеко от невода.

Лодка коснулась носовой частью высокого столбика, и рыбаки повставали с мест. Не нарушая равновесия, они вытянулись цепочкой у борта, достали из воды край сети, стали перебирать её руками. Перебирали так, чтобы сеть, проходя через руки в том же порядке, снова опускалась в воду. Главную роль играл «живописный» старик, который находился в носовой части. Ловко подхватывал он бечеву и выволакивал наружу сложную вязь шнуров и сетей.

— Петрович, левую зацепляй, левую! — кричал ему пропитым голосом сосед Самарина, расторопный хлопотун–рыбак с мясистым лицом и негнущейся шеей.

«Петр Петрович… — с радостью вспомнил Самарин имя и отчество академика. — Да, да, это он, Терпиморев!»

Петрович проворно зацеплял левую. Он хоть и был в положении старшего, но подсказки рыбаков слушал.

Самарин хотел помочь рыбакам, но не сразу понял секрет перебирания сети. Толстый рыбак, работавший проворнее других, поманил Андрея к себе, стал учить его. Самарин быстро усвоил механику дела и через две–три минуты тянул сеть наравне с другими. Сеть была очень частой, почти сплошным полотном — самая мелкая килька не могла из нее уйти. На кильку она была и рассчитана. Только теперь Андрей понял значение слова «научники». Рыболовецкий колхоз, по договору с научно–исследовательским институтом, ведет круглогодовой отлов кильки и редких пород рыб. Рыба замеряется, взвешивается, учитывается, и сведения посылаются в институт. В колхозе постоянно живет представитель от института, младший научный сотрудник, но он, как правило, в море не ходит, а является к рыбакам, когда те возвращаются к берегу. Самарин увлекся делом и забыл пригнуться, когда лодка подплыла под очередную растяжку. Натянутая струной капроновая бечева ударила его по шее и чуть не сбила с ног.

— Эй–ей, парень! Держись за землю!.. — крикнул ему Петрович.

Сосед заметил:

— В тихую погоду валишься с ног, а если бы ветер?

Почесывая ушибленное место, Андрей представил, что бы тут было во время качки. Рыбы в сетях было много, преимущественно это была килька величиной с мизинец и меньше. Рыбаки загребали мерным ковшом два–три килограмма, остальное тут же выпускали в море. Среди мелюзги попадались и большие рыбины: судак, шемая, лобастик, таранка. Среди них нет–нет да и блеснет серебристой чернью красная рыба: осетр, севрюга. Обычно рыбаки в запретный период не берут красную рыбу, бросают её в море и «научники», но сегодня им была дана команда прихватить с собой несколько красных рыбин. «Да так, чтобы не видал академик», — предупредил их бригадир.

— В воду! Слышите?

Андрею показалось, что Петрович был излишне строг с рыбаками, даже груб. Но, к удивлению, на него никто не обижался. Рыбаки только покачивали головой да в кулак улыбались. Выброшенная килька плавала тут же кверху брюхом: в сетях она обессилела, содрала с бочков чешую и теперь не могла уйти в глубину. Возле невода образовалась белая кашица из килек. В воздухе над ней кружились мартыны. Семья молодых уток, почуяв рыбий запах, устремилась к ним с берега кильватерным строем. В предвкушении обильного завтрака, утки истошно кричали. И, словно разбуженное утиным криком, из моря у черты горизонта выплыло солнце. Оно удивленно смотрело на рыбаков своим исполинским глазом, как бы желая у них спросить: «Эй–эй, ребята! Что вы тут балуете?»

На берег возвратились в десятом часу: солнце поднялось высоко над морем, но зноя не было. Волны ещё дышали утренней прохладой, и прибрежный песок был умеренно теплым, не жег, не палил нестерпимым жаром августовского дня. На побережье древнего Азова наступала та благословенная пора, когда и воздух над морем, и земля, и деревья — все дышит негой, исполнено томления и приятной усталости от забот жаркого лета, ещё не прошедшего, но уже переставшего угнетать обилием тепла и света.

Андрей сидел на берегу и наблюдал агонию больной таранки. Преодолевая волны, тарань плыла к берегу, будто за ней гнался хищник, а она хотела укрыться под защитой человека. Плыла поверху, поблескивая на солнце плавником. Шарахалась то в одну сторону, то в другую. Затем её подхватила волна и выбросила на берег. Волна откатилась, а рыба лежала недвижно, очевидно не понимая, что с ней произошло. Но вот она вскинулась раз, другой, взлетела ещё выше, но вода была далеко, и тарань, звонко ударившись о мокрый песок, присмирела. Тогда Андрей взял рыбу и хотел бросить в глубину, но в этот момент сзади раздался голос:

— А вы жалостливый.

Андрей повернулся и увидел академика. Старик был бос и в руках держал ту самую кожаную широкополую шляпу, в которой сидел на носу лодки. На сухом продолговатом лице его весело блестели серые приветливые глаза.

— А нуте–ка… — Он взял из рук Андрея рыбину, опустил её в воду и крепко сдавил ладонями. Из нее выскочил сноп длинных полосчатых червей, и тарань, словно очнувшись, взмахнула хвостом и была такова. — 'Гю–лю–лю–лю! — крикнул ей вдогонку академик. И, повернувшись к Андрею, сказал: — Её душила болезнь. Теперь она, может быть, и выживет.

Академик сел на корму лодки, глубоко вдавшуюся в песок, пригласил сесть рядом Самарина.

— Я вижу, вы человек не здешний, а я в этом селе… — он показал взглядом на ряд домов, тянувшихся над морем, — родился и вырос. Мы, когда были мальчишками, вот таким манером… рыб лечили. К осени их много заболевает, а уху из них варить нельзя, опасно для человека.

Самарин кивал головой, но в разговор вступать не решался. Странно было и не верилось, что вот так просто, рядом сидит он с академиком Терпиморевым, человеком, которого не только в нашей стране, но ЕСЮДУ, где есть электронная промышленность, считают великим ученым и поклоняются его имени. Книги академика по теории электроники и электронным машинам переводят на языки многих народов, и даже он, Андрей, имеет несколько книг Терпиморева на английском и французском языках. «Скажу–ка я ему об этом», — подумал Андрей. Но академик продолжал свои воспоминания, и Самарин перебивать его не хотел. Слушал.