Михаил Крупин - Дуэль на троих Страница 28

Все вокруг молча ждали. Усердно копая, я чувствовал пристальный взгляд командира…

Вдруг моя лопата тукнула о что-то твердое… Поддев это твердое снизу, я одним махом выбросил вверх жестяную коробку. В полете коробка раскрылась, и… из нее вылетели две блестящие и невероятно расчудесные фигурки.

– Невтоны! – так и вырвалось у меня.

Я похватал своих милых невтонов и… в изумлении глянул на командира лесных партизан.

Он уже снова сидел на коне, прибирая поводья, и смотрел на меня – синеглазый, широкоскулый, с вьющимися волосами… Да это же Андрейка!

Тут издали послышался дребезг другого партизанского «экипажа», крики и брань…

Из-за кустов боярышника выворачивала упряжка деда Мити. Сам он, привстав на передке, стегал кнутом сивую кобылку и, как несущийся на неприятеля петух крылами, трепыхал вожжами. Сзади деда колотила по спине кулаками Агаша. А позади бабки, вцепившись в агашину кацавейку, пристроилась Анюта – нарядная, как на королевском балу.

– Вот они, старый! – завопила, завидев нас, бабка Агаша. – Я ж говорила тебе, на Усановку они повернули!..

– Андрюшка! – вмиг перекрыл ее Митя ярым звенящим фальцетом. – Что ж ты творишь, окаянный?!.. Ведь это же Ванюша Беклемишев!..

Андрей спокойно повернул голову в сторону их заполошных криков…

(Здесь страница из дневника Жана Бекле утеряна.)

…набухивался самогон из огромной бутыли.

Одна кружка – Андрею. Другая – мне. Мы молча сидели за тесовым столом напротив друг друга. Между нами стояли «невтоны».

– Ну давай, за встречу, – сумрачно сказал Андрей и, закидывая голову, влил кружку в себя одним махом.

– За встречу, – сказал и я. И заглотал этот партизанский «огонь» тоже на одном дыхании, хотя и с нечеловеческим усилием…

Из дневника Таисии Трубецкой

(опубликовано в «Отечественных записках» за 1813 год)

…Я попыталась пройти в дверь. Но партизан с ружьем дальше сеней меня не пропустил…

– Барышня, не положено… – говорил он с великим почтением, но стоял твердо как истукан на своем бессмысленном посту.

Баба Агаша оттянула меня сзади за рукав. Мы вышли на крылечко.

– Идем-идем, Таисия Сергевна, ясно солнышко. Без нас разберутся, – приговаривала Агаша. – Пойдем-ка, со мной посиди, а я им покамест картошки нажарю…

И я следом за бабушкой так и сошла с крыльца. Я всего-то раза три была на этой глухой охотничьей заимке. Ее поставил еще прадед – страстный охотник и большой вельможа из елизаветинских времен, а дед мой уже почитал убиение зверья и дичи по лесам пещерной дикостью и, оставив на заимке одного лесничего – на страх самовольных порубок, сам не казал в лес носа, а более уважал скачки, покер, Жан-Жака Руссо и цыган…

Из дневника Жана Бекле

Всего я наверняка не вспомню. Но ясно помню все до той поры, когда на сковороде оставалась еще нажаренная Агашей картошка.

Мы с Андреем изрядно уже нагрузились. Наверное, партизаны, что сидели рядом с нами – тоже.

– Ну а чо, чо твой Банапар тут хочет… сделать?!.. – говорил мне с пьяным вызовом Андрей.

– Освободить Россию!.. – не пасовал и я. – Страну рабов сделать страной этих… свободных.

Тут Андрей вдруг обиделся:

– Это ты счас чо сказал?.. Я раб?!

Смутившись, я начал оправдываться:

– Ну как?.. Нет, конечно. Ну, отец же у тебя – на заимке – крепостной…

Андрей ударил тяжелым кулаком по столу. Подпрыгнули картошка, кружки и «невтоны».

– Да я, если хочешь знать, – навалился на стол грудью и приблизил лицо Андрей, – за пятьсот верст уходил в извоз с батькиными лошадями! Приезжаю, барину червонец откатил оброка и – свободен! Так барин – на словах только что барин. Сам уж два на раз занимал! Продуется в Москве в картишки и бежит занимать… Мы с батей уже давно могём выкупить у него вольную! – Андрейка вкусно захрустел малосольным огурцом.

– Так что ж не выкупите?..

– А чо деньги тратить на ерунду? Надо дело сызнова поднять…

Сбоку влез Степан – тот, что приложил меня по голове в саду.

– Андрейка, ты за всех не говори. Это ты с конями на оброке. А мы на барщине так и сидим.

– Так пить меньше надо, – немедля вскипел Андрей. – Договаривайтесь, будете и вы на оброке. В чем трудности? – он сделал оловянные глаза, как единственный здесь здравомыслящий, потому и начальник.

Тут с другой стороны влез еще один пьяный мужик – по-моему, Фрол.

– Так он всех и отпустил! – с гневным сарказмом, совсем как давеча на меня поднимал пистолет, сказал Фрол. – А кто его поле пахать будет?

Ему сразу подвинули на закусь картошки, но Фрол отпихул от себя сковороду, и самостийно захрустел каким-то грязным яблоком.

– Вот, вот, вот! – уже кричал я, обретя в полемике опору. – Я и говорю! А Наполеон всех отпускает!..

Но Фрол неожиданно озлился пуще прежнего.

– А кто он мне такой, чтоб отпускать?! – даже вскочил, горячась. – Ну кто он мне?!..

– Не, погодь, погодь, – приподнял огромную худую руку Степан так философически, что и Фрол с интересом уселся. – Мы читали его бумажки. Там сказано, конечно, мол, волю всем!.. А землю как? Отдадут нам, али она так и будет помещичья?.. Без земли выкинут, что ль, на волю с голым задом?

Признаться, в такие юридические тонкости я не вникал и только поскреб затылок, как неуспевающий школьник.

– Вот оно и видно, что человек в нашем житье ничего-то не понимает! – победительно гудел Степан. – А как он, ни пса не понимая, может нам добро сделать?

В тот момент я страшно любил всех этих подвыпивших святых партизан – не только Андрейку, но и Степана, и Фрола – едва не отправивших меня на тот свет на полянке. И серьезно захотел найти для них какой-то выход.

– Ну, тогда всем миром надо объяснить императору, составить чаяния… Я даже передать Бонапарту все это могу!

Андрей засмеялся. А Фрол по-прежнему серьезно заорал:

– А кто он мне?!.. Если б ты сказал, Кутузову али Ляксандру Палычу, ну тогда еще да. А Банапар мне кто?..

Не помню уж как, но из всех тех эпохальных размышлений вызрела банальная трактирная драка.

Сперва Андрей отбросил от меня клешни правоведа Степана.

– Не замай его, это мой друг… детства!..

– А кто его расстрелять-то хотел? – заржал стоик Фрол.

– Если чо, я его и сам расстреляю! – четко заверил Андрейка. – А не ты, понял? Отвали!

Оттолкнув Фрола, он уселся со мной рядом, обнял и привалил к своему плечу мою отяжелевшую голову.

– Ванька, Француз! Не бойся, я тебя… им не дам! Я сам тебя расстреляю. Помнишь нашу клятву?

– Помню!.. – Я уже вовсю разнюнился. – «Если раздружимся, пусть нас невтоны покарают!..»