Юрий Корольков - Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! Страница 28

Когда мы поженились, мы обещали сохранить друг другу полную свободу. Но когда понадобилось воспользоваться договором, оказалось, что это трудно. Трудно обоим. Христина сказала, что ей лучше ненадолго поехать в Германию. Я не стал возражать… Мы делали вид, что поездка не будет длительной, но знали, что расстаемся навсегда. Так и случилось — это было лет десять тому назад…

Вскоре и я уехал в Скандинавию. Был и в Германии. Мы встретились, но только товарищами… А сегодня я получил от нее письмо — мы иногда переписываемся. Пишет, что собирается уехать в Америку. В Германии становится жить все труднее. Фашизм набирает силы. Христина пишет — теперь опасно оставаться в Германии…

— Вы жили в России, Рихард? — спросила Смедли.

— Да, я был в эмиграции…

— Я люблю Россию, — сказала Агнесс. — Но какой же вы одинокий, Рихард!…

— Да нет! У меня много друзей, много незавершенных дел!

— Я говорю о другом… Я старше вас, Рихард, поэтому, вероятно, лучше все понимаю… Потом, я женщина, которая тоньше воспринимает… Вы сами так сказали, Рихард…

— Э, не станем больше говорить об этом! Идемте погуляем.

В тот вечер они долго бродили по набережной, сидели в летнем кафе на берегу Хуанпу в скверике, рядом с садовым мостом. На воротах сквера висела предупреждающая надпись: «Собакам и китайцам вход запрещается».

Зорге скривился, кивнув на оскорбительную табличку:

— Меня угнетает такое отношение к людям.

Словно продолжая раздумывать о том, что говорил ей Зорге, Агнесс спросила:

— Хотите, Рихард, я познакомлю вас с очень милым японцем… Я люблю открывать новых людей и могу поделиться с вами… Это корреспондент токийской «Асахи». У него солдатское лицо, но он ненавидит войну, не терпит милитаристов и вообще тех, кто вывешивает такие надписи.

— Буду вам благодарен. Готов знакомиться со всеми, кто думает так же, как вы…

Агнесс Смедли встретилась с японским журналистом Ходзуми Одзаки несколько месяцев назад в книжном магазине на одной из улочек французского сеттльмента. Рылись в книгах у одной полки, заговорили о китайской живописи, и новый ее знакомый обнаружил большие познания, отличное понимание национального искусства Китая. Оказалось, что он читал книги Агнесс Смедли и намерен перевести кое-что на японский язык.

— Вы несомненно понравитесь друг другу, — сказала Смедли.

Вскоре Агнесс позвонила Ходзуми Одзаки и пригласила его пообедать вместе с приехавшим недавно в Шанхай иностранным корреспондентом.

Встретились они в гостинице «нашего контрабандиста», на верхнем этаже, в ресторане с красными, цвета счастья, стенами, расписанными золотыми драконами.

Не было ничего примечательного ни в том, что за одним столом сошлись коллеги-журналисты, ни в том, что американка Смедли представила японскому журналисту своего хорошего знакомого. Но именно в этот день произошло событие, которое принесло в дальнейшем столько неожиданных огорчений многим разведкам мира. Встреча в ресторане гостиницы Сашэна положила начало большой дружбе и совместной работе двух ненавидящих войну людей — Рихарда Зорге и Ходзуми Одзаки.

Одзаки и в самом деле был похож на простого солдата своим прямоугольным лицом, зачесанными назад густыми черными волосами и желто-зеленым кителем, который он носил летом. Но лицо у него было очень бледное — результат непрестанного пребывания в четырех стенах, без свежего воздуха, за работой, за книгами.

— Одзаки-сан, ну когда вы смените свою униформу! — воскликнула Смедли, когда Ходзуми подошел к их столу. — Мечтаете быть солдатом?

— Из меня выйдет плохой солдат. Я предпочитаю быть хорошим журналистом…

— Я думаю точно так же, — вступил в разговор Рихард. — Агнесс, может быть, вы нас все-таки познакомите?

Поначалу Одзаки был сдержан, но к концу обеда разговорился. Речь зашла о политической обстановке в Китае.

— Экономический кризис захватил и Японию, — говорил Одзаки. — В Токио наши дзайбацу — промышленники-монополисты — намерены поправить свои дела за счет Маньчжурии. Японские капиталовложения непрерывно растут и составляют здесь уже полтора миллиарда иен. Это совсем не мало. Теперь в Маньчжурии почти все иностранные капиталы принадлежат Японии. Исключение составляет только Китайско-Восточная железная дорога, которую построили русские. Но это всего какая-нибудь четвертая часть иностранных вложений, остальной капитал, повторяю, принадлежит нам, японцам… Но вы ведь знаете, что вслед за капиталом маршируют солдаты. Я не думаю, что политическая обстановка в Китае разрядится в ближайшее время. Скорее наоборот — взрыв поезда Чжан Цзо-лина только начало событий. Я уверен, что Доихара был причастен к этому политическому убийству… Вы знаете Доихара, Агнесс-сан? Он был советником при маршале Чжан Цзо-лине. И еще Итагаки… Эти люди не появляются случайно на горизонте и не исчезают раньше времени. Сейчас они постоянно курсируют между Токио и Мукденом.

Зорге поразило, с какой прямотой говорил Одзаки.

— Но если за капиталом маршируют солдаты, как вы сказали, значит, они маршируют к войне, — сказал Рихард.

— Для меня в этом нет никакого сомнения.

— Но что же делать, как остановить марширующие колонны?

— Не знаю, не знаю… Для меня это нерешенный вопрос. Знаю только, что если война — это будет ужасно…

— Но мы не можем оставаться сторонними наблюдателями, — сказал Зорге…

Да, Зорге не был сторонним наблюдателем… За несколько месяцев пребывания в Шанхае ему удалось создать достаточно широкую сеть, способную выполнять задания Центра. Люди здесь были разные — одни приехали специально, как немец Клаузен или добродушный пышно-усый чех Вацлав Водичка, светловолосый — цвета спелой пшеницы — блондин. Других привлекли в самом Китае, долго и тщательно проверяя, — того же Ходзуми Одзаки или Константина Мишина — подпоручика царской армии, колчаковского офицера, который воевал с Советами и покинул страну против собственной воли. Ошибка, допущенная когда-то, стала источником незажившего горя, тоски, невыносимейшей ностальгии.

Вацлав держал магазинчик фотографических принадлежностей в торговом районе города, а Мишин работал в мастерской у Клаузена.

К концу тридцатого года в Шанхае появился еще один подпольщик, Зельман Клязь, крутолобый эстонец атлетического сложения. Но это было уже после того, как из Китая от группы Зорге стали поступать первые донесения. Китай становился все более широкой ареной действия самых различных империалистических сил — японских, британских, американских, германских, — чьи интересы переплетались, вступали в противоречия, объединялись. Как в параллелограмме сил, они действовали в разных направлениях, и задача советской разведки сводилась к тому, чтобы определить, как будут действовать силы, сложенные воедино.