Александр Кердан - Невольники чести Страница 28

— Не сам иду — нужда ведет… — вырвалось наконец у Абросима. И, уже более не таясь, он стал торопливо рассказывать новому знакомому все, что приключилось с ним.

…Костер почти погас, а низка из корья, в которой было принесено пиво, опустела, когда Абросим закончил нерадостный рассказ.

Храпел, притулясь сгорбленной спиной к березовой колоде, Жак, и мухи ползали по его морщинистому лицу безбоязненно, словно по челу покойника.

От соседних костров доносились возгласы подгулявших моряков и соратников Креста. Где-то пробовали петь. Абросим узнал песню «Матушка, матушка, дай воды напиться…» — ее любила петь Настя… Как давно это было. Будто и не с ним…

Иван, выслушав исповедь Плотникова, надолго замолк, скреб затылок растопыренными пальцами. А когда заговорил, то вовсе не о том, о чем ожидал промышленный.

— Дозволь-ка, паря, на твой крест еще один разок глянуть.

Абросим пожал плечами: изволь, коли охота. Иван осторожно принял крест в широкую мозолистую ладонь.

«Вот те на, — про себя отметил Плотников, — разбойник разбойником, а руки, как у пахаря…»

— Тебя часом не Плотниковым прозывают? — вдруг пытливо уставился на Абросима Иван. В лице его что-то изменилось, задрожало, будто балалаечная струна.

— Плотниковы мы… — настал черед удивляться Абросиму.

— Не графьев ли Толстых тягловые землепашцы?..

— Их самых… Из села Ильинского Кологривского уезда Костромской губернии проистекаем. А тебе откуда Плотниковы-то известны?

Но Иван словно и не слышал его:

— А матушку твою случаем не Агафьей зовут?

— Звали Агафьей Митрофановной…

— Звали?!

— Померла… Почитай, годков семнадцать назад. Я еще совсем несмышленышем был…

— Померла… — голос Ивана осекся, и он снова замолчал. Только теперь по-иному. Тяжко.

— А ты сам не из наших ли мест? Не ильинский? — загорелся Плотников. — Может, про тятьку моего что знаешь? Бабка Ефросинья сказывала, он в бега подался, когда мать на сносях была… Так с тех пор и не объявлялся…

— Знаю, Абросим. Как не знать-от…

— Так он живой?

— Жив покуда…

— И где ж обретается теперь?

— Да тут недалече.

— И мне что, повидать его можно?

— Ишь ты, проворный какой, будто лопата… Считай — уже повидал.

— ?!

— Крестик-то энтот моими руками сработан, сынок…

Откуда взялись Плотниковы в Ильинском, никто не ведал.

То ли объявились они в то лихоимное время, когда родовое имение Толстых, полученное графом Петром Андреевичем за служилые заслуги от самого государя Петра Великого, было отнято у его потомков и переходило из рук в руки всякого рода временщиков. То ли когда императрица Елизавета Петровна высочайшей милостью вернула из ссылки настоящих хозяев, вместе с титулом возвратив им ключи от Ильинского со всем скотом и крепостными душами в придачу. То ли занесла вместе с приданым плотниковское семя на кологривские земли из Рязани новая хозяйка — Анна Федоровна (урожденная Майкова), жена одного из многочисленных правнуков родоначальника Толстых.

В общем, сие покрыто тайной. Да и кому какое дело, откуда берутся крепостные, если им самим некогда до своих корней доискиваться?

Родился крепостным. Рос таковым. Женился по воле барина или же с его согласия. Наплодил с милой или нелюбой женой детишек. Тоже крепостных. Коли не обрили тебе лоб да не угодил в солдатчину, состарился на подъяремном труде прежде времени. И умер тем, кем и родился — безгласой скотиной.

Плотниковы не были исключением из общего правила. Но только до поры.

Появился тогда в имении новый управляющий — немец. Не то Функ, не то Фукс, за глаза прозванный Лихо. Сухой, строгий, дотошный. А поскольку тогдашние хозяева Ильинского все больше по Петербургам да заграницам обретались, был этот Лихо для холопов — и Бог, и царь, и судья. Скольким людям жизнь покалечил, скольких извел придирками. И неведомо, сколько еще натворил бы управляющий, если бы не столкнула судьба его с Петром Плотниковым — ильинским кузнецом, дедом Абросима.

Что там промеж них случилось, о том молва умалчивает, но конец истории известен: сунул Петр немца головой в раскаленный горн. Избавил односельчан от ненавистного Лиха. Ну и сам такоже сгинул. Пропал на каторге.

С него и прилепилось к Плотниковым нестираемое, точно катово клеймо, прозвище — «варначий род». И отношение со стороны господ — соответствующее. Хотя и сын Петра Иван, и внук Абросим были в Ильинском людьми не последними: мастеровыми, как и предок их, кузнецкому делу обученными. Однако ж недобрая слава приходит споро, а держится цепко. Благодаря ей стали Плотниковы в имении чем-то вроде той пробки, что каждой дыре затычка. Где похуже, туда и толкают.

Так, не успел Иван Плотников обвенчаться с Агафьей, а ему уже графскую волю объявляют: в рекрутчину айда! А это, почитай, на погибель верную. Война как раз с прусским королем приключилась. И кто из мужиков с бритым лбом из Ильинского ни уходил, ни один назад не вертался. Пришлось Ивану, покинув молодую жену свою и мать престарелую, Ефросинью, в бега податься, в надежде живот сохранить и долю лучшую сыскать.

Поначалу бродяжничал Иван, бедовал, прячась по лесам и оврагам.

Но вот и перед ним воля-волюшка замаячила. Прослышал Плотников от гулящих людей, что объявился на реке Яик, что у подножия Срединных гор протекает, добрый царь — «ампиратор» Петр III, коий в грамотках своих прелестных крепостным освобождение обещает и землю господскую в вечное пользование жалует. С армией народного заступника прошел Плотников по всему Поволжью. Жег имения, вешал господ, государя признавать не пожелавших, участвовал в баталиях, пока под городком Кунгуром в плен не угодил.

Тут бы не миновать ему петли или дыбы, да удалось Ивану убежать вдругорядь. Теперь уж без оглядки подался он встречь солнцу, подальше от правосудия. Всякими правдами и неправдами добрался до Камчатки, где и перехлестнулись его пути-дорожки с Хакимом, бывшим сотоварищем по восстанию, беглым каторжником, а ныне помощником грозы здешних мест — атамана Креста. К нему привел Хаким Ивана как человека надежного и проверенного.

А сыну его, о коем и не догадывался Иван, вестимо, иная судьба выпала, однако, как и всем Плотниковым, — несладкая.

Рано оставшийся без матери на руках у бабки, Абросим рос мальчонкой смышленым и непоседливым, заводилой ильинской ребятни. В детстве, когда разница в положении ощущается не столь безысходно, был он первым приятелем в играх и шалостях барчука — малолетнего графа Федора Ивановича. До той поры, пока оного не отослали для обучения в Морской кадетский корпус.