Михаил Шевердин - Санджар Непобедимый Страница 28

— Конь Ниязбека, хозяина праздника, — сказал кто–то во всеуслышание.

Внезапно, словно по сигналу, шум стих, движение прекратилось. На великолепном коне ахалтекинской породы, от которой, как гласит предание, некогда произошли арабские скакуны, вырвался вперед юноша в зеленом халате. В поднятой его руке блеснула украшенная серебром рукоятка камчи. Он требовал внимания.

— Слушайте! Слушайте! — провозгласил он. — Сегодня тенгихарамцы увидят незабываемое зрелище. Джигиты покажут свое удальство, ловкость, силу, отвагу! Четыре козла разыгрываются. О юноши! О зрелые мужи! Четыре козла от щедрот почтеннейших и уважаемых. Сюда! Сюда! Пусть каждый дерзнет! Двадцать призов! Халаты! Сапоги! Шелк! Седла! Шелковый платок для возлюбленной! О! Скачите, хватайте!

Улак, организованный по случаю обрезания полуторагодовалого сына жителя орлиного гнезда Фатхулла Ниязбека, начался.

Всадники выстроились огромным полукругом. Лошади нетерпеливо рвались вперед, едва сдерживаемые всадниками.

Глашатай подскакал к огромному валуну, на котором восседали судьи — вся знать окрестных кишлаков, и крикнул:

— О уважаемые, народ требует козла. Один из судей спросил:

— Зачем, юноша, тебе козел? Джигит снова закричал:

— Сварить бешбармак!

— Получай же.

Два парня перекинули через седельную луку двухпудовую козлиную тушу. Всадник с гиком ринулся вперед. Его появление было встречено приветственными возгласами. Весь полукруг всадников заколыхался и напрягся, словно лук с натянутой до предела тетивой. Юноша в зеленом халате два раза проскакал по площади вперед и назад. Глаза всадников горели, раздавались гортанные возгласы: «Скорее! Ну же!» Наконец юноша выехал на середину площади, осадил коня на всем скаку и бросил козла на землю…

И тут началось что–то невообразимое. Всадники ринулись к центру площади, где на блеклозеленой траве чернела мохнатая туша. Единодушный вопль вырвался из тысячи грудей, когда в стремительном напоре столкнулись кони, люди. Что там происходило? Все повскакали с мест, стараясь разобраться в этом месиве лошадиных и человеческих тел, взметнувшихся столбах пыли… По правилам игры нужно, не слезая с лошади, поднять козла, втащить его на седло и, вырвавшись из толпы, проскакать три круга. Минуты шли, борьба за тушу становилась все ожесточеннее. Всадники напирали друг на друга, нахлестывая коней камчами, пытаясь протиснуться к центру. Слышались вопли «Хватай!», заглушаемые неистовым ржанием лошадей.

Вдруг все закричали: «Санджар! Молодец Санджар!» По степи мчался во весь опор, пригнувшись к шее коня, всадник. Козел мотался под брюхом лошади. Камчу всадник держал в зубах. Он успел подтянуть козла к седлу и прижать его одной ногой.

Санджар сделал круг. За ним, на большом расстоянии, с гиком, свистом мчались остальные участники улака. Второй круг! Конь Санджара летит вперед. Зашли на третий круг. Победа близка! Приближение всадника вызвало в рядах дробь аплодисментов. И вдруг рев голосов потряс горячий воздух. Санджара настигал всадник в белой чалме. Полы его халата развевались, рыжеватая борода смешалась с гривой коня.

— Да это сам Фатхулла Ниязбек! — закричал кто–то.

— Отец! Хозяин праздника!

— Ого, Санджар будет драться с царем всех джигитов!

Зрители замерли. И вот, когда до конца оставалось не больше четверти круга, между Санджаром и Ниязбеком на полном карьере завязалась схватка. Борьба шла не на шутку. С минуту исход был неясен. И вдруг лошадь Санджара шарахнулась в сторону. Всадник, вцепившись в рукав халата противника, чудом удержался на коне. Еще секунда — и шелк расползся по швам. Стремясь сохранить равновесие, Санджар выпустил козла. На одну секунду перед его глазами мелькнула обнажившаяся рука Ниязбека с вытатуированными арабскими письменами. Только блестящее искусство езды спасло Санджара от позора падения на землю и от верной гибели, ибо сзади надвигалась, как лавина, толпа разгоряченных всадников, которые, конечно, не сумели бы остановить коней и затоптали бы лежащего…

Ни на секунду не сдерживая коня, Ниязбек ухватился за тушу и вырвался вперед.

— Молодец, Фатхулла–бай, богатырь Фатхулла! Покажи старинное искусство улака, — кричали в толпе.

Конь был хорош, всадник держался в седле безукоризненно. Казалось, никто не догонит Ниязбека. Но сегодняшние соревнования были полны неожиданностей. Снова из толпы преследователей выскочил всадник. Он был мал ростом, скакал на невзрачной, но крепкой лошаденке.

Появление соперника в тот момент, когда победа была близка и Ниязбек мчался в предпоследнем круге, оставив далеко позади себя всех участников состязания, казалось всем излишним и оскорбительным.

— Кто это, кто это? — спрашивали друг друга бородатые толстяки в роскошных ярких халатах и белых чалмах. Их беспокоила судьба сотен рублей, поставленных в заклад.

Со страшной быстротой преследующий настигал ничего не подозревавшего, упоенного победой Ниязбека. Всадники сшиблись в облаке пыли.

— Кто? Кто это? — шумели гости. — Откуда он взялся?

Но кто бы он ни был, когда после ожесточенной борьбы, тянувшейся на протяжении трех кругов, джигит швырнул козла перед камнем, на котором сидели судьи, толпа единодушным воплем приветствовала победителя.

— Тише! Порядок! — закричал громовым голосом глашатай.

И когда порядок водворился, он объявил:

— К вам обращаюсь, участники копкари! Первого козла взял наш гость Джалалов. За первого козла достойно боролись Санджар, хозяин праздника Ниязбек и молодой гость из Ташкента — Джалалов. Молодость победила!

Соревнования продолжались. Джалалов важно сидел среди почетных стариков в пожалованном ему в виде приза новом халате. Его чествовали как победителя.

Вечером, когда у костров участники игры насыщались бешбармаком из затасканного и истерзанного козлиного мяса, Николай Николаевич спросил Джалалова, что побудило его оспаривать победу у Санджара и Ниязбека. Покраснев, как девушка, юноша ответил:

— Санджар и Ниязбек посмеялись надо мной, когда я просился на улак. Они говорили мне: «Куда? Твой удел сосать грудь матери. Да и силенок не хватит…» Теперь они знают, что мой удел быть воином.

В это время подошел Санджар. Лицо его было спокойно, только маленькая жилка дрожала на щеке. Он остановился около Кошубы и, быстро оглянувшись по сторонам протянул ему подпруги, которые держал в руках.

— Посмотри, товарищ начальник!

— Черт! — вырвалось у командира.

— Вот, только я и хотел сказать… Обе подпруги были подрезаны.

Но поговорить толком не удалось. Кто–то осторожно Тронул Кошубу за рукав гимнастерки, и он, резко повернувшись, очутился лицом к лицу с невысокой старушкой. Как и большинство степнячек, она не носила паранджи и чачвана и только слегка прикрывала лицо полой халата, накинутого на голову. Лицо старушки было заплакано, губы жалобно вздрагивали.