Дарья Плещеева - Булатный перстень Страница 28

— Я дошью, дошью! — пообещала Мавруша. — А что, Сашетта, скоро у нас будет музыкальный вечер?

— Охота блистать в свете? — усмехнулась Александра. — Я придумаю, когда позвать гостей.

— Ай, как хорошо!

Тут заглянула Фрося.

— Голубушка барыня, к вам Семен просится! Пустить?

— Уж не жениться ли собрался?

— Барыня, голубушка, вы его не пускайте, — неожиданно попросила Фрося, хотя Александра знала, никаких видов горничная на кучера Семена не имела. — Не пускайте дурака, Христом-Богом прошу! — И скрылась.

— Экие загадки в собственном доме, — сказала Александра. — Глянь-ка, Мавринька, не перебрала ли я с алым цветом. Какой-то он неестественный…

Не следовало так говорить — вспомнился Михайлов в набедренной повязке из мокрой рубахи. И сразу ввалился кучер, прямо с порога бухнулся на колени, и не столько попросил, сколько потребовал:

— Матушка барыня, отпустите на войну!

— Да война через неделю кончится, — уверенно ответила Александра. — И без тебя шведов побьют. Ступай, закладывай экипаж, к Ржевским поеду. Мавруша, помоги Фросе голову мне убрать. Проклятая война!

Не так уж много было в столице русских парикмахеров — так едва не половина записалась в полки, оставшиеся французы тут же переняли охотников до модных причесок, и к мусью Трише уже следовало записываться загодя.

Счастье, что вышли из моды высокие громоздкие прически, в которых куаферы устраивали то сад с плодами, то виноградник с гроздьями, то целую цветочную клумбу. Признаться, кое-что в этих затеях десятилетней давности Александре нравилось: в 1778 году в честь французского фрегата, одолевшего в морском сражении англичан, королева Мария-Антуанетта изобрела прическу «а-ля Бель-Пуль», и буквально на следующий день дамы взгромоздили себе на всчесанные высоко, на аршин, волосы маленькие фрегаты.

В этой прическе было известное озорство — ради нее Александра потерпела бы и многочасовое сидение в кресле перед зеркалом. Но как вспомнишь, что дамы, однажды возведя на голове подобное сооружение, потом две-три ночи спали в креслах, то никаких фрегатов не захочется.

— Что ты еще помнишь про свою Поликсену? — спросила Александра, уже готовая к выходу. На ней было платье модного покроя, неожиданного, блекло-лилового цвета, в тонкую полоску, которого никто не носил. Она случайно набрела в лавке на штуку атласа и всю ее забрала, чтобы никто не обезьянничал. Очень удачно подобрались белые атласные ленты на каскад бантов, украшавших лиф, с едва заметным зеленоватым оттенком.

— Она чудо как хороша, — ответила Мавруша. — Волосы у нее светло-русые, кожа такой белизны, что прямо светится! А глаза — голубые! И носик пряменький! И стан пышный, не то что у меня! Кадеты, что приезжали к нам спектакли смотреть, все от нее глаз не отводили! Но говорят, что я танцую лучше и в ролях сильнее, сама государыня меня хвалить изволила!

— Да уж наслышана. Может, все же откопаешь в памяти, как звали ее теток? Может, она какие-то имена называла? Улицы вспоминала, храмы Божьи, куда дитятей ходила? — задавая вопросы, Александра пристегивала справа к лифу любимый шатлен — наверху жемчужина, лежащая на ложе из золотых лепестков, от нее — широкая золотая цепочка хитрого плетения в полтора вершка, на цепочке — часы с золотой узорчатой крышкой, просто и надежно. У нее имелся и другой шатлен, подарок покойного мужа, очень дорогой и весомый — там одного золота унции четыре, не меньше. Но он не имел достойного вида — крючок скрыт какой-то странной нашлепкой с алмазами, от нее пять толстых цепочек — с часами, медальоном, перочинным ножичком, пузырьком для духов и ключиком от часов — естественно, все в мелкой алмазной россыпи. Следовало бы его или переделать, или продать, да все руки не доходили.

Мавруша чуть не заплакала — ничего из прошлой жизни Поликсена не вспоминала, им было о чем говорить и кроме скучных теток.

У Ржевских собралось общество небольшое, но завидное — с порога Александра увидела самого Гаврилу Романовича Державина, окруженного дамами и очень довольного их вниманием. Из другого угла гостиной доносилось птичье пение, но птица была явно ученой — высвистывала мелодию. Александра, наподобие Буриданова осла, встала у дверей, выбирая: Державин или птица? Любопытство победило — с поэтом-то она уже встречалась, а такого птичьего таланта еще не видывала.

Но вместо клетки на подоконнике стояла причудливой формы деревянная шкатулка с откинутой крышкой, оттуда и слышалась мелодия. Ржевские купили детям дорогую игрушку под названием «серинет» и, как водится, взрослые первыми от души ею забавлялись. Этот маленький органчик исполнял десяток мелодий, и уже решено было, когда малыши натешатся, отдать его приятелю Ржевского, большому любителю пернатых, для обучения щеглов и канареек.

Теперь можно было идти к Державину и принять участие в литературной беседе. Как и положено в гостиной, речь шла о вещах забавных — Гаврила Романович вспоминал всякие стихотворные недоразумения.

— А также пташкам везет, — говорил он. — Казалось бы, кто не видал птичьего клювика? Однако ж прилетает муза — и стихотворец теряет разум. Вот, сударыни, пример, а стихотворца не назову, чтоб не позорить.

И он прочитал с комическим чувством:

— Случились там поставлены силки,Куды несмысленны валятся голубки.В них голубок попал, сидел в темнице,Кой-как разгрыз зубами узелкиИ волю получил…

Общий хохот помешал ему продолжать.

— Храни вас Господь от зубастых голубков, мои голубушки. А вот еще прелестное изобретение, и тут стихотворца не назову, но вирши надолго запомнились. Вот, начну с середины:

Вдруг новый доктор появился,Всем доктор полюбился.Горазд лечить,Всяк хочет жить;Хоть болен кто, хоть нет, но всяк лечился;А доктор богатился.Пословица лежит: куда-де конь с ногой,Туда и жаба со клешней…

— Гаврила Романыч, да это же мужнино творение! — воскликнула госпожа Ржевская. — Он сам, когда еще только за мной увивался, эти вирши читал для смеху! Сейчас вернется — что-нибудь еще вспомнит и прочитает.

— Жаль, что более не пишет. Талант у него отменный.

— Пишет, Гаврила Романыч, но немного. Дела мешают. Мало ему, что сенатор и тайный советник, мало что избран в Российскую академию, так еще ввязался в эту затею с академическим словарем, сам читает статьи и переводы. Не до мадригалов! — Глафира Ивановна развела руками. — Да и семья…