Евгения Яхнина - Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья Страница 29

— Сжечь её! Проучим богачей!.. — такова была воля сотен собравшихся людей.

Слухи о восстании в Сент-Антуанском предместье быстро распространились по Парижу. Толпы рабочих из квартала Нотр-Дам присоединились к восставшим. Появился ещё другой плакат: «Пусть будут снижены цены на хлеб и на мясо!»

К рабочим с ревельоновской фабрики присоединились рабочие со стекольной.

— Закрывайте лавки! Идите к нам! — приглашают восставшие владельцев маленьких лавчонок.

Но их голоса перекрывает испуганный возглас:

— Солдаты! Идут солдаты!

В самом деле, солдаты французской и швейцарской гвардии, королевского и драгунского полков вытянулись в линию от Монмартрского бульвара до Сент-Антуанского предместья.

В солдат полетели камни, вывороченные из мостовой.

Но разве камни, дубины, жерди, молотки могут противостоять ружейным залпам?

Вот упали первые раненые, среди них — случайные прохожие. Но это не испугало смельчаков. Отчаянная борьба продолжалась.

Как будто очищена мостовая от людей, но это только кажется; там, наверху, на крышах, между трубами, засели восставшие, и сверху летят в солдат и полицейских куски сорванной черепицы.

Однако солдаты не дремали. Один из них бросился к Гамбри.

— Эй, кто там, подсоби! — крикнул Гамбри.

И паренёк лет шестнадцати бросился ему на подмогу. Гамбри дубиной оглушил солдата, и вдвоём они вмиг отняли у него шляпу и саблю.

Ещё через минуту Гамбри, вооружённый саблей солдата, насадил первый трофей — солдатскую шляпу — на свою дубинку и высоко поднял её над головой.

Глава шестнадцатая

Приговор властей

Ничего не подозревая, Жак с тяжёлыми тюками, в которых лежали выгодно приобретённые книги, направлялся домой. Он был доволен своей покупкой.

Но добраться до дому Жаку оказалось не так просто: всё Сент-Антуанское предместье было оцеплено войсками. Проносили раненых, среди них были и женщины. До Жака долетали отдельные слова:

— Швейцарцам легко стрелять в бедняков, у которых всё оружие — камни, куски черепицы и дубины!

Богатое население возмущалось, в свою очередь:

— До какой наглости дошли! Останавливали кареты и заставляли дворян кричать: «Да здравствует третье сословие!» И тем приходилось подчиняться.

Жак еле добрался домой. Там уже слышали о происходящих событиях.

— Какой ужас! Говорят, арестовали многих, многие убиты! — со страхом сообщила ему Виолетта.

А наутро узнали страшное.

Восставшим всё-таки удалось пройти на Гревскую площадь и совершить там правый суд: сжечь изображения Ревельона и Анрио. Демонстрантам дали уйти с площади, но в узких улицах их настигли пули. До четырёх часов утра продолжалась пальба и охота за восставшими. А потом подсчитали: несколько сот убитых и раненых. А сколько арестовано? Числа не называли, только многозначительно качали головой.

Сёстры Пежо ничего не знали, и Жак понадеялся, что ему всё расскажет Гамбри.

Жак вышел пораньше из дому. Но тут же на улице услышал от соседей, что Гамбри арестовали вместе с другими «зачинщиками». Говорят, с приговором тянуть не будут. Сегодня же объявят.

Жак сидел в лавке как на иголках. Перед глазами стоял Гамбри, каким он видел его всего два дня назад: решительный, уверенный, весёлый. Взбудораженные происшедшим, завсегдатаи кабинета для чтения сегодня не пришли. И Жак решил, что можно пораньше закрыть лавку. Но не тут-то было. Впервые у него произошла ссора с Жанеттой.

Увидев, что Жак собирается уходить, она бросила:

— Ещё рано! Могут прийти посетители!

— Какие там посетители! — раздражённо ответил Жак. — Сегодня людям не до книг!

— Так, по-твоему, из-за каких-то смутьянов и книги перестанут читать? Может, прикажешь и вовсе лавку закрыть?..

Уши Жака залила краска.

— Как ты можешь так говорить! У тебя что, сердца нет?

— На всех сердца не хватит!

Жак не мог больше сдерживаться. Он с силой бросил связку ключей на конторку и ринулся к двери, крикнув на ходу:

— Возьми ключи! И торгуй книгами сама!

Жанетта раскрыла рот от удивления. Жака словно подменили. Она никогда не видела его в такой ярости.

— Жак! — беспомощно крикнула она.

Но он даже не обернулся и выбежал на улицу.

Первое, что бросилось в глаза Жаку, — было огромное скопление народа у столба с объявлениями. Жак подошёл. Приговор. Быстро пробежал он глазами список осуждённых, нашёл Гамбри и против его фамилии — слово «Повесить!».

— Боже мой! Боже! — воскликнул Жак, он не верил своим глазам. — Гамбри будет казнён! Неужели его нельзя спасти?..

— Его уже нет в живых! — лаконично бросил человек с плотничьим инструментом подмышкой. — Видишь? — И узловатым пальцем он показал на другое объявление немного ниже.

В нём говорилось, что на Гревской площади в шесть часов утра, при стечении публики, был приведён в исполнение суд над Гамбри и его товарищами.

Таких, как он, семь человек. Остальные присуждены к публичному клеймению у позорного столба и вечной каторге.

Забыв обо всём, не обращая внимания ни на кого, Жак прильнул головой к столбу и зарыдал, как ребёнок.

Кругом него плакали женщины, возмущались мастеровые, соболезновали жители квартала… До Жака, как сквозь пелену, долетали подробности издевательской процедуры клеймения палачом.

Жак поневоле прислушивался к этим словам и приходил всё в большее отчаяние. Сколько он простоял так, прижавшись головой к столбу, он не знал и очнулся, только когда его окликнул знакомый голос.

— Жак! Стыдись! Казалось мне, что ты собираешься стать гражданином и борцом. А борцы не плачут!

— Господин Адора! — вскричал Жак. — Господин Адора! Что же будет? Гамбри казнён!

— Не плачь! Знаешь, что мне сейчас рассказал очевидец казни на Гревской площади? Он видел своими глазами, как Гамбри шёл к месту казни, решительно и с поднятой головой. Священник говорил ему слова утешения и надежды на загробную жизнь, но Гамбри не слушал его. Он окинул взглядом площадь, как бы прощаясь с теми, кто толпился на ней, и с теми, кого на ней не было, и так же гордо подставил под петлю свою шею.

Жак слушал как заворожённый.

— Идём! — Адора властно взял Жака под руку и повёл. — Гамбри погиб — это большое несчастье! — И голос Адора потеплел. — Здесь вчера вступили в открытую борьбу Ревельон и его враги. Понятно, что они его не пощадили.

Жак ожесточённо замотал головой.

— Гамбри знал, на что идёт, знал, что борьба без жертв не обходится… Вот что я тебе скажу, друг, и ты это запомни: если когда-нибудь наша возьмёт и мы провозгласим равенство людей, я не могу посулить тебе мира и тишины. Мы обезоружим тем или иным способом тех, кто будет сопротивляться, и, уверяю тебя, церемониться не будем! Обещаю тебе одно: мы уничтожим унизительную процедуру позорного столба и клеймения палачом!..