Стенли Уаймэн - Волчье логово Страница 29

Очутившись, наконец, в каком-то узком переулке, который, по словам моего товарища, должен был привести нас к его дому, мы замедлили шаги, чтобы перевести дух, и невольно оглянулись назад. Небо за нами казалось багровым, воздух был наполнен звуками набата, которые неслись с каждой колокольни, с каждой башни. С востока до нас доносился сухой треск барабанов, отдельные выстрелы и крики «Долой Колиньи!» и «Долой гугенотов!»…

Испуганный город поднимался, как один человек, внезапно разбуженный чем-то ужасным. Из каждого окна выглядывали тревожные лица мужчин и женщин, слышались вопросы, зажигались свечи. Но большинство населения еще не принимало участия в волнении.

Паван на минуту снял шляпу, пока мы стояли в тени одного из домов.

— Не стало благороднейшего человека во Франции, — произнес он тихо и торжественно. — Упокой Господь его душу! Они добились своего и зарезали его, как собаку. Он был стар, но они не пощадили его; он был дворянин, но они призвали городское отребье для совершения убийства… Но будь уверен, мой друг, — при этом голос его изменился, в нем послышались ноты гордости и он выпрямился во весь рост. — Будь уверен, что дни его убийц сочтены! Да! Обнаживший нож от ножа и погибнет. Я не увижу этого, но ты увидишь!

Слова эти не произвели тогда на меня сильного впечатления. Мужество само возвратилось ко мне, я весь трепетал под влиянием охватившего меня воинственного пыла. Но годы спустя, когда главные два человека из группы собравшихся у порога дома Колиньи умерли, когда Генрих де Гиз и Генрих де Валуа погибли под ножом убийц, через шесть месяцев один после другого, — тогда я вспомнил предсказание Павана. И когда вспомнил, для меня стали ясны пути Провидения; и я увидел, что та самая необузданная смелость, которая подвигла Гиза погубить Колиньи, завела его, с коробкою конфет в руке и неостывшими поцелуями любовницы на щеках, в кабинет короля — известный кабинет в Блуа. Она также подтолкнула его приподнять занавес, — и кто из французов не знает этой истории? — приподнять занавес, за которым стоял адмирал…

Но возвратимся к нашим приключениям. Бросив мимолетный взгляд на город, мы пустились далее, обсуждая дорогой, что нам предпринять. Первым движением Павана было искать убежища в его доме, но вскоре он стал колебаться, предвидя опасность для своей жены при его возвращении. Он думал, что одну ее толпа вероятно бы пощадила, так как смерть ее принесла бы мало выгоды его личным врагам, если б сам он спасся. Поэтому он настаивал на том, чтобы мы избегали его дома, но я не согласился с этим. Шайка убийц под предводительством монаха (допуская справедливость подозрений Павана), без сомнения, дожидалась некоторое время его возвращения, но затем, все равно, последует нападение на дом, хотя бы из-за одного грабежа, и неизвестно еще, какая судьба постигнет его жену тогда. Я также стремился во что бы то ни стало воссоединиться с моими братьями и с ними вместе постараться спасти нашего Луи, или, в крайнем случае, сообща скрыться из города. Четверо вооруженных людей смогли бы защитить мадам де Паван и увести ее в какое-нибудь безопасное место, коли уж не представилось случая оказать помощь Луи сразу. Помимо всего, у нас оставалось кольцо герцога, которое могло пригодиться.

— Нет, — убеждал я его, — идем туда. Мы как-нибудь проскользнем в ворота с улицы, закрепим их болтами и запорами, и, пока они будут ломиться в них, все успеем выйти задней калиткой.

— Но такой калитки нет, — отвечал он, покачав головой.

— Есть окна!

— Они защищены крепкими решетками. Мы не успеем сломать их, — сказал он с глубоким вздохом.

Я оказался в затруднении, но опасность только способствовала изощрению моей сообразительности. В то же мгновение у меня появился другой план, более рискованный и опасный, но который стоило испытать. Я сообщил его Павану, и он согласился. Едва он успел кивнуть мне головой, как мы уже вышли в знакомую улицу, и при слабом свете разгорающейся зари я увидел, что мы были в нескольких шагах от ворот и той самой калитки, через которую вошли в дом мои братья. Находились ли они еще в доме? Были ли живы? Прошло более часа с тех пор, как я их оставил.

Как не велико было мое нетерпение, но я пристально осмотрел всю улицу, пока мы подходили к дому. Легонько постучав в дверь, я встал в оборонительное положение на случай внезапного нападения. Но пока все было тихо, и улица, находившаяся в стороне от центра волнений, была совершенно пуста, не считая нескольких голов, высунувшихся из окон и созерцавших нас в полном безмолвии и с большим вниманием. Однако вскоре я заметил издали крадущуюся фигуру, которая, заметив нас, тотчас же скрылась за углом.

— Стучите громче! — закричал я, забывая всякую осторожность. — Громче, громче! Поздно бояться шума! Все равно, тревога уже поднята, потому что этот шпион побежал за своими товарищами!

Злоба душила меня: я не мог равнодушно видеть безмолвные лица в окнах. Меня доводили до исступления эти жестокие, безжалостные глаза, в которых я читал зверское любопытство и терпеливое ожидание кровавого зрелища, приводившие меня в ярость. Эти мужчины и женщины, смотревшие на нас такими окаменелыми взорами, хорошо знали, кто такой был мой товарищ и какой он веры придерживался. Чуть ли не каждый день они видели, как он выезжал и въезжал в эти самые ворота, веселый и счастливый, — это было постоянное и, как я думаю, излюбленное зрелище улицы, — а теперь они с таким же любопытством ждали появления его убийц. Даже дети по-новому смотрели на него, как на человека, приговоренного к смерти, нетерпеливо ожидая начала кровавого спектакля. Так и только так я понял их.

— Стучитесь! — в гневе повторил я, теряя последнее терпение. Может я поступил необдуманно, увлекая его в эту часть города, где он был всем известен, но отступать было уже поздно. — Стучитесь! Мы должны попасть туда во что бы то ни стало. Они не могли все покинуть дом!

Дверь, в которую я продолжал отчаянно ломиться, к моему большому облегчению открылась. На пороге показался бледный дрожащий слуга, за ним стоял Круазет.

Не говоря ни слова, мы бросились в объятия друг другу.

— Но где же Мари, — восклицал я, — где Мари?

— Мари в доме, и мадам де Паван также, — отвечал он радостно, потому что мы были опять вместе и все было нипочем. — Но Ан, где же ты был все это время? Что случилось? Большой пожар? Или умер король? Что такое?

Я быстро пересказал ему, что случилось со мной и что, как я опасался, могло ожидать прочих. Естественно, он был изумлен и напуган, но когда я объяснил ему недоразумение, касаемое Луи, радость его была так велика, что, кажется, поглотила все его прочие чувства. Луи для него опять стал верным женихом Кит, нашим старым другом и товарищем — надежным, храбрым, без страха и упрека.