Возмездие Сандокана. Возвращение Момпрачема - Эмилио Сальгари Страница 29

– А твои товарищи?

– Им повезло больше, они удержались на дереве. Видимо, половчее меня будут. Вот вам чистейшая правда.

– Да, на правду похоже. Во всяком случае, мы с Насумбатой собственноручно пристрелили того буйвола. Он рухнул под пулями, что твоя спелая груша. Жаль, не удалось притащить его сюда, пропадет гора мяса. Теперь буйволятиной полакомится кое-кто другой, но он же угодит в ловушку.

– Кто?

– Полегче, приятель. Греки не болтают о своих планах с первыми встречными. Значит, ты не знаешь, где сейчас махараджа с товарищами?

– Нет.

Теотокрис отбросил окурок, раскурил новую папиросу и, помолчав, продолжил:

– Считаешь себя двужильным, но это не так. Увидимся через несколько дней, приятель. Боюсь, листья бананов и аренги, покрывающие хижину, окажутся тебе не по зубам.

Он хлопнул в ладоши. Как из-под земли появилось четверо даяков, ожидавших приказа. Все были вооружены парангами из самородного железа, сверкавшими, точно осколки зеркал. Грек лениво махнул рукой, даяки потащили Каммамури наружу, угрожающе рыча.

– Повежливее! – возмутился тот. – Набросились, точно марабу!

Индиец попытался вырваться, но его вновь швырнули на носилки, опутали сетью и понесли за ворота деревни под визг женщин и смех детей, высыпавших из хижин крохотного форта.

«Что, если грек велел им отрубить мне голову? – мелькнула у него мысль. – Надеюсь, он не столь жестокосерден к человеку, единственная вина которого – служение собственному хозяину».

Носилки тащили четыре даяка, следом шло еще двое с длинными шипастыми рогатинами на плечах. Это было не что иное, как санггамара, – жуткие орудия, которыми местные прижимают к земле шеи пленников или безумцев, обездвиживая их.

Дело в том, что на всех крупных островах Малайзии живет великое множество сумасшедших, спятивших от употребления опия. Со временем они впадают в настоящий раж, по-малайски именуемый «амок». Чтобы привести в чувство потерявших рассудок, аборигены и придумали эти необычные рогатины.

Процессия обогнула палисад и остановилась у странного сооружения. Его можно было назвать наблюдательным постом или «вороньим гнездом». Из земли торчали три ряда бамбуковых шестов высотой около пятидесяти футов, скрещенных и связанных между собой ротангами. Сверху размещался крохотный домик из циновок, крытый длинными банановыми листьями. На палках, тонкими лианами привязанных к углам хижины, тараторили хохлатые какаду.

Один из даяков снял с Каммамури сеть, развязал ему руки и ноги и велел:

– Полезай.

– Куда? – изумился маратха.

– Наверх.

– В эту клетку?

– Таков приказ.

– Я же не обезьяна!

– Мне все равно. Приказ есть приказ.

– И чем я там должен заниматься?

– Не знаю.

– Приручать какаду?

– Это меня не касается.

– Значит, говоришь, лезть?..

– И пошевеливайся, иначе твоя шея познакомится с нашими санггамара.

– Скажи хотя бы, где лестница. Я что-то ее не вижу.

Даяк ткнул пальцем в толстенный ствол бамбука с глубокими насечками, нанесенными в двух пядях одна от другой.

– Понятно, – проворчал Каммамури. – Местные обожают орангутанью гимнастику. Ладно, посмотрим, что там наверху. Виды оттуда, должно быть, изумительные.

Маратха начал карабкаться по стволу. Воины взглядом следили за ним, размахивая парангами и колючими рогатинами. Их физиономии не предвещали ничего хорошего. Наверное, даяки огорчились, что им не позволили отрезать пленнику голову. Цвет ее кожи заметно отличался от бледно-желтого окраса аборигенов, и она, несомненно, стала бы жемчужиной их коллекции.

Минуты через две Каммамури выбрался на хлипкий бамбуковый настил непосредственно под хижиной, подтянулся и оказался на своеобразной веранде, окружавшей причудливое сооружение.

– Что за дурацкая тюрьма? – спросил сам себя маратха. – Мы с хозяином два года прожили на Кабатуане, но я ни разу не встречал подобных клеток, подвешенных между небом и землей. В таких только павлинов выращивать.

Обойдя хижину, он обнаружил маленькую дверцу, в которую и протиснулся не без опаски. Пол внутри был завален грудами сухой листвы. Ни стола, ни кровати… Не было даже глиняного кувшина с водой.

– Судя по обстановке, подлый грек решил уморить меня голодом и жаждой. – Маратха поежился.

Он шагнул вперед, и тут из-под листвы навстречу ему поднялась черная человеческая фигурка и спросила по-даякски с акцентом:

– Туань-эропа?

Этим словом, обозначающим европейских господ, малайцы называют всех людей иных рас. Каммамури ничего не ответил. Он пристально смотрел на незнакомца. Казалось, тот только что очнулся от глубокого забытья и пытается сообразить, кто еще объявился в хижине.

Он не был даяком. Низенький, едва ли пяти футов ростом, с очень темной, почти черной кожей. Крупная голова, перевязанная окровавленной тряпкой, из-под которой во все стороны торчали курчавые волосы. Нос короткий, с широкими ноздрями. Почти безгубый лягушачий рот, узкий лоб, большие, отнюдь не раскосые глаза, тело сухощавое, плечи покатые. Не нужно быть антропологом, чтобы опознать в этом человечке представителя дикого племени, негрито или аэта, из самой глубины малайских джунглей.

Во внешности и в жизненном укладе у них нет ничего общего ни с суматранскими батаками, ни с филиппинскими тагалами, не говоря уже о борнейских даяках и малайцах. Тем не менее народ этот весьма многочислен. Они встречаются в Южной и Центральной Африке и на Андаманских островах, расположенных неподалеку от Индии. Как эти пигмеи, столь отличные от других рас, распространились по миру? Загадка. Никто из ученых по сию пору не смог объяснить, каким ветром их занесло и на Черный континент, и на далекие малайские острова.

Каммамури, тоже не ожидавший встретить в тесной клетушке соседа, да еще столь диковинного, молчал.

– Не туань-эропа? – спросил незнакомец, видя, что пришелец не решается открыть рот.

– Не эропа, – ответил наконец маратха. – Что ты здесь делаешь?

– Жду исцеления, – сказал человечек.

По-даякски он изъяснялся довольно бойко.

– А потом? Уйдешь?

Негрито скорчил злую гримасу. Медные браслеты на его руках-спичках зазвенели.

– Мне раскроили голову парангом. Теперь она не годится для алтаря вождя. Когда рана затянется, меня убьют.

– Кто убьет?

– Даяки.

– Вот подлецы! – воскликнул Каммамури. – Не думал, что люди способны пасть так низко! Где тебя поймали?

– В лесу. Я охотился на тапира.

– Когда?

Растопырив пальцы, дикарь сосредоточенно принялся считать их и пересчитывать. Затем помотал головой, словно отказываясь от столь сложной арифметической задачи, и изрек:

– Не знаю.

– У вас всех определенно нелады со временем, – вздохнул Каммамури.

– К чему мне оно?

Маратха обошел хижину и вернулся к негрито, не сводившего с него глаз.

– Тебе дают есть?

– Нет.

– А пить?

– Тоже нет.

– И ты еще жив?!

Негрито развел руками.

– Теперь я понимаю, – произнес Каммамури. – Грек вовсе не шутил, говоря, что мне придется пожирать листву с крыши. О Шива, Брахма и Вишну!.. На столбах я заметил какаду, значит на первое время