Александр Мазин - Язычник Страница 29

– Виру в пользу князя назначать может только сам князь! – запротестовал Блуд.

– Князь отказался от виры, когда затеял этот суд! – громыхнул боярин Серегей. – А я не откажусь. А если кто не согласен… – боярин мрачно посмотрел на Блуда и на князя, не поднимавшего головы, – …то пусть нас рассудит Бог!

Князь молчал.

Блуд поглядел на ромеев: что те скажут?

– Пусть рассудит, – согласился Филарет. – Поелику воевода Серегей – христианской веры, то Божий суд будем вершить по христианскому, а не по языческому обычаю. Каленым железом. Это тем более справедливо, что покалеченный Фистул сражаться не способен, а вот железо удержать сможет и одной рукой. С Божьей помощью! – И Филарет благочестиво закатил глаза.

«Вот сука ромейская, – подумал Сергей. – Раз Фистул не боец, так и хрен с ним. Сожжет руку раскаленной чуркой – ему же хуже».

– Это, ромей, не христианский обычай, а ваш, ромейский! – рявкнул Сергей. – Хотя если ты сам захочешь держать железо за своего слугу…

– Мне сие не по сану! – поспешно возразил Филарет. – Я – монах. Мне в тяжбе участвовать – грех!

– Тогда что ты делаешь здесь? – спросил Сергей. – Или это не твоя тяжба?

– Я здесь всего лишь свидетель, – смиренным голосом произнес Филарет. – Скромный слуга Господа.

– Тогда закрой рот! – прорычал Сергей.

Не выносил он Филарета. Потому что слыхал: к истории со Сладиным монашеством этот ромейский поп руку приложил. А после, когда выяснилось, что никаких пожертвований не ожидается, изрядное недовольство высказывал.

– Пес ты брехливый, а не свидетель! Не было тебя там. Пора истинных видаков опросить. Ну-ка…

– Погоди, боярин! – поспешно вмешался Блуд. – Не ты здесь распоряжаешься, а князь киевский! Уйми нрав свой, а не то…

– А не то – что? – Сергей стремительно обернулся к боярину.

Блуду некстати вспомнилось: говорили, этот самый воевода голыми руками берсерков убивал. И великого мастера меча патрикия Калокира в шутейном бою деревянным мечом едва ли не до смерти забил.

Правда, еще говорили: болел воевода тяжко и прежней живости в нем нет.

Насчет живости сказать трудно, а вот нрав буйный – остался.

Блуд готов был спорить с боярином Серегеем – в княжьей горнице. Но не здесь, на площади Подольского рынка, на глазах у киевского люда, который Серегея любит, сына его спасителем Киева почитает, а самого Блуда мнит сборщиком княжьих оброков, то есть мытарем позорным. А тут еще Филарет, дурак, со своими ромейскими обычаями вылез.

«Сам вылез, пускай сам и расхлебывает!» – решил Блуд.

– Да, нехорошо получается, – будто извиняясь, ответил Блуд Серегею. – Получается – заместо князя ты себя ставишь, боярин. А князь-то – вот он! – и указал на Ярополка.

А Ярополк молчал. Он уже успел пожалеть, что затеял этот суд. Вот и дружина на него теперь неодобрительно поглядывает. И понятно, почему.

Свенельд тронул Ярополка за плечо, произнес негромко, но все услышали:

– Прав воевода Серегей. Давай, княже, видаков послушаем.

Видаков слушали долго. Однако все они в один голос твердили: напал ромей без повода. За меч схватился. Зарубить хотел. Видаки те – булгарской церкви прихожане. Ясно, на чьей они стороне.

Однако, когда позвали тех ромейских стражей, что с Фистулом были, те, нехотя, но вынуждены были признать: Фистул виноват. В оправдание ему одно лишь сказать можно: не знал он, на кого руку поднимал.

Филарет глядел на своих людей почти с ненавистью. Совсем не то он велел им говорить. А грех лжесвидетельства, сказал, вовсе и не грех, когда дело истинной Церкви защищаешь.

Не учел Филарет: больше Бога боялись его люди киевских варягов. Бог простит, а вот варяг за ложь шкуру спустит.

«…кровожадные язычники-скифы осудили верного нам Фистула и заставили заплатить тысячу номисм, кои я счел возможным выделить из казны и включить оную сумму в оплату посольских расходов. Деньги, впрочем, не помогли. Спустя три дня Фистула зарезали, и виновных не нашли, что свидетельствует о беззаконии, царящем при дворе архонта русов, коий, прикидываясь христианином, законам христианским, однако ж, не следует…» – написал Филарет в своем донесении в канцелярию василевса. Написанное было правдой лишь наполовину. Тысячу номисм Филарет попросту присвоил, справедливо рассудив, что Фистулу так и так не жить. Слишком много у него кровников в Киеве. А на князя Филарет крепко обиделся. Еще больше он обиделся на боярина Сергея, но о нем худое писать не рискнул. У боярина много друзей в Константинополе. По торговым делам. Сообщат собрату о доносе – тут-то и выплывет, что тысяча номисм, половина годовых расходов миссии, переместилась в кошель Филарета.

– Дурно поступил князь наш, – сказал вечером после судилища старый Рёрех.

– Но вышло-то – по Правде, – возразил Сергей. – По-нашему.

– Да я не про нас говорю, а про самого князя, – уточнил Рёрех. – Себе он дурно сделал. За такое дружина не жалует.

– Он – князь, – ответил Сергей, который был вполне удовлетворен результатами суда. – Он вправе поступать, как желает.

– А дружина вправе искать себе другого князя, – парировал старый варяг. – А нет дружины, нет и вождя.

– Он – Святославович. Он – князь по праву рождения! – не согласился Сергей.

– Это у христиан вожди – по праву рождения, – фыркнул Рёрех. – А у нас вождь – тот, за кого боги и гридь. Да и у христиан, хоть у тех же ромеев, сам знаешь, по рождению – только на словах. Кто силен, кто славен – тот и кесарь.

И христианин Сергей вынужден был согласиться со старым язычником. Потому что язычник смотрел в корень: кто предает своих, тот не может рассчитывать на милость Бога. Будь он хоть трижды Святославович.

И вспомнилась ему история, которую рассказывали заезжие новгородские купцы. О другом князе Святославовиче.

Глава шестнадцатая

Суд князя новгородского Владимира

974 год от Рождества Христова.

Новгород

У Великого Новгорода – три главных конца. Людин, Славенский и Неревский. Все три – главные, потому что обитатели их считают так. Это очень по-новгородски – когда все главные.

Людин конец – очень важный. Богатые дворы, большие дома и деревянные улицы. Говорят, его построили самым первым. Старше его только княжье Городище.

Неревский – попроще, зато пошумнее. И народу здесь побольше. Еще его называют Чудским концом.

Словенский конец – отдельно, на другой стороне реки. К нему через Волхов построили мост. Так что если выйдет между концами раздрай, то дерутся иной раз прямо на мосту. И падают с моста прямо в Волхов. Правда, тонут редко.

На Словенской стороне, сразу за мостом, главная часть Новгорода. Его сердце и чрево. Торг. Торговая сторона – самая важная и интересная. Если не считать самого княжьего Городища. Городище – на Людиной стороне. Тут и Детинец, и дворы княжьих ближних людей с челядью и домочадцами. Городище еще называют княжьим градом. Когда-то, быть может, оно стояло на особицу. Теперь к нему со всех сторон подступают дома и дворы. В одном из таких подворий хозяйствует княжий воевода Сигурд. Ярл Сигурд Эйриксон из Опростодира. Знатный нурман и ближник князя Владимира Святославовича Новгородского, которого служивые скандинавы зовут Вальдамаром-конунгом. Новгород же они называют Хольмгардом. Так повелось.