Йоханнес Йенсен - Норне-Гест Страница 29

Здесь, как и всюду, обнаружилась рознь между несдержанной, порывистой молодежью и рассудительной старостью. В один прекрасный день молодежь пустилась в дальний путь; они сговорились доплыть до противоположного берега, да так и не вернулись обратно. Старики оказались правы, оставшись сидеть на старом месте, там, где сидели, – молодежь, видно, погибла. Во всяком случае, отважных мореплавателей так и не видали больше в Зеландии; пока живы были те, кто еще помнил их; стало быть, они умерли или чужой мир поглотил их.

На самом деле, они благополучно переправились на тот берег. Гест с товарищами открыли остров Фюн и нашли там почти такие же становища, как у себя на родине, и подобное же, питающееся ракушками и слизнями население, скорее приветливое, чем свирепое; попадались среди них людоеды, но нигде не было тех сверхъестественных существ, которых они ожидали встретить. Мореплаватели весело провели там время, но жажда необычайных встреч и приключений скоро снова увлекла их в море. Почти с таким же успехом открыли они и посетили остальные датские острова.

Затем они кружили по водам Балтийского моря до тех пор, пока случайно не нашли устья больших материковых рек, по которым они мало-помалу проникли в глубь Центральной Европы. Плывя по рекам, они рыбачили, а когда плыть дальше было нельзя, высаживались на берег и кормились охотой. Они пробирались по диким степям и дремучим лесам, переваливали через высокие и дикие хребты, снова выходили к рекам и снова становились рыбаками, плыли тысячи миль в глубь Азии, блуждали по безграничным степям и охотились за оленями. Они забирались на север и по чахлым лесам, мерзлым болотам выходили к Ледовитому океану, где почти не бывало солнца; там они били тюленей, делали себе челны из шкур за неимением леса, пробирались вдоль холодных берегов к устьям других рек, которые снова уносили рыбаков в глубь Азии, где они вновь превращались в охотников, опять бродили по диким лесам, переваливали через высоченные горные хребты, упиравшиеся снежными вершинами прямо в небо; но где могла пройти горная серна, там и они находили дорогу и пищу, охотясь за сернами; с этих гор они спустились в теплые долины, где реки манили их все дальше и дальше к югу; широкий Тигр извивался между тростниками, они сидели в челнах голые, солнце распахивало огненные ворота над их головами.

Так достигли они жарких стран, прошли сквозь тропические леса и обогнули Азию с юга и востока, проплыли вдоль всех ее берегов к северным островам и скованным льдами морям, где снова занялись охотой на тюленей. Отсюда они перешли на американский материк, нашли там лося, селились в лесах и горах, строили себе челны из коры, на которых проникали в глубь страны, где открыли необозримые степи и стали охотниками на бизонов; американские тропики кое-кого из них поглотили, а кое-кого задержали, как задерживались многие в тех местах, где они проходили. Но некоторые опять вынырнули и пошли дальше, на юг, в обширные степи Южной Америки, причем никак не могли понять, почему это теперь становилось все холоднее по мере того, как они пробирались южнее? Тут они охотились на верблюдоподобных животных, которых ловили арканом; и кончились их странствия не раньше, чем они достигли крайнего мыса Южной Америки и холодных туманных островов, похожих на те, откуда они приехали. Здесь некоторые из странников осели, как бы сознав, что дошли до конца мира и все-таки как будто вернулись на старое место, попались в ловушку и застряли – ни назад, ни вперед; неудовлетворенность в душе вместо жажды приключений. Там они живут и поныне!

А другие перебрались с азиатского материка на большие острова в океане, к югу от материка, питались червями, саранчой и разными грызунами; и их душевный мир замкнулся, они попали в тупик бытия и забыли свое происхождение. Третьи пустились наудачу в Южный океан, отдаваясь во власть огромных волн на своих жалких челноках, наполовину погружаясь в воду на радость акулам, хватавших их за голые ноги; они в свою очередь охотились на акул и питались ими, пока не доплыли до островков, увенчанных пальмами и курящимися вулканами; на этих затерянных среди океана островках они сами потеряли счет времени, как летучие семена, которые уносит ветер и судьба которых остается никому не известной.

Гест с товарищами положили начало великому переселению народов Каменного века, передали свои стремления и желания в наследство новым поколениям охотников и рыбаков, размножившимся и расселившимся по всей поверхности земли вплоть до самых отдаленных ее уголков.

Но переселенцы Каменного века не были первыми. Им предшествовали другие переселенческие волны – лесных людей, которые бежали от Ледника на юг и потомки которых осели теперь в сердце Азии и Африки, в жарких тропических лесах, и волны всех тех народов, которые напирали и оттесняли друг друга на край света, сталкиваясь в своих странствиях, – когда мирно, когда враждебно, переселенческие волны катились, время шло.

Но настало время, когда Гест одумался, вспомнил весь пройденный долгий путь и затосковал по месту, откуда начал свои странствия. За многими поколениями следовал он, и все они умерли, а он не мог последовать их примеру, потому что смерть не брала его; он был самим странствующим духом. Он даже не успел состариться во время своих странствий. Но наконец Гест стосковался по оседлому существованию.

Это настроение застигло его среди океана на острове, самом уединенном из всех, за сотни миль от других островов. Со всех сторон остров был окружен глубоким океаном, медленно катившим свои волны; над головой Геста склонялась пальма с верхушкой, отягощенной плодами, словно грудь с многими сосками, но он вдруг почувствовал, что не может оставаться здесь дольше: он ощутил в душе старую, острую тревогу, всегда заставлявшую его сниматься с места и отправляться в странствия, но на этот раз он никуда не поехал. Его охватила тоска по старому, мощному дереву у родника в Зеландии, по северным звездам; и тоска эта была так сильна и нетерпелива, что он не мог и подумать проделать обратно весь тот долгий путь, что привел его сюда. Тогда он решил умереть, достал свою свечу, которую хранил все время, и зажег ее.

Это была странная свеча: она горела быстро, но в пламени ее сливались мгновение и вечность. Время не двигалось, времени не было; Гест сразу охватил мыслью всю свою жизнь; все далекое стало вновь близким; он увидал матушку Гро, лепившую своими руками свечу; увидал свою подругу Пиль; да неужели же он был когда-нибудь в разлуке с ними? Нет, он только отвернулся на минуту, а теперь снова был около них. И он так обрадовался, что совсем расхотел умирать и поскорее задул свечу.