Георг Борн - Дон Карлос. Том 2 Страница 3

— Пока я не встретил тебя и не признался в любви!

— Да, Горацио, ты был добр к Белите, названной теперь Миндальным Цветком, я никогда не забуду твоей доброты и любви. Ты вырвал меня из этого водоворота и сделал для меня так много! Оттого-то бедная Белита и просит тебя остаться ее другом…

— Другом? Но ты знаешь, как горячо я тебя люблю! Я хочу, чтобы ты была моей.

— Этого никогда не будет, Горацио, никогда! Белита будет вечно благодарна тебе, но любить тебя так, как ты этого заслуживаешь и как ты сам любишь — она не может!

Горацио вскочил и, сильно побледнев, глядел на Альмендру широко раскрытыми глазами…

— Ты не можешь любить меня? — почти беззвучно сказал он.

— Не сердись, Горацио, ты должен был, наконец, узнать правду. Выслушай меня спокойно. Я была бы дурной, презренной женщиной, если бы не сказала тебе всего. Я не могу любить тебя, потому что не заслуживаю твоей любви.

— Так это правда, ты любишь другого?

— Успокойся, Горацио, не делай расставание еще тяжелей, оно ведь неизбежно! Да, я люблю того незнакомца, которого встретила на улице. Он напомнил мне Тобаля, но Тобаля ведь уже нет на свете! Незнакомец так похож на него, что воспоминания проснулись во мне с прежней силой, прежняя любовь вспыхнула еще ярче, и с этой минуты я поняла, что не люблю тебя, не заслуживаю твоей любви! Напрасно я боролась с собой… О, сжалься, — умоляла Альмендра, упав на колени и протягивая к нему руки, — прости, я не могу изменить себе. Обрати свою любовь на кого-нибудь достойнее меня… Не проклинай меня… Теперь ты все знаешь…

— Ты меня не любишь… — прошептал Горацио и, закрыв лицо руками, зарыдал.

Невыразимое отчаяние овладело молодым человеком… Он страшно страдал.

Альмендра видела это, ей больно было глядеть на него… Она заплакала, стала умолять его…

— Не плачь, пожалей меня! — просила она дрожащим голосом. — Будь другом бедной Белите… Но не требуй больше ничего!

— Ты любишь незнакомца! — проговорил, наконец, Горацио! — Теперь я знаю, что нас разъединяет. Он встал между мной и тобой! Но моя любовь так велика, что я не в состоянии перенести даже мысль о том, чтобы увидеть тебя в объятиях другого. Оружие решит, кому из нас остаться: ему или мне!

— Пощади!.. Что ты хочешь делать? — в отчаянии вскричала Альмендра.

— Найти его! Один из нас должен умереть! Ты еще не знаешь всей силы моей страсти. Если ты не можешь принадлежать мне, так не будешь принадлежать и ему! Только моя смерть может отдать тебя ему!

— Так убей лучше меня, — молила Альмендра, ломая руки, — смерть избавит меня от этого мучения и все решит!

— Нет, тут ты ничего не сможешь сделать! Он или я…

Горацио быстро пошел к двери…

— Постой! Сжалься! — крикнула Альмендра в смертельном испуге.

Горацио еще раз обернулся к ней… Казалось, невыразимое страдание охватило его… Он не мог уйти от любимой женщины, не взглянув на нее еще раз!

Быстро повернувшись, он бросился к ней и прижал к своему сердцу.

— Ты не любишь меня, Альмендра! — сказал он почти беззвучно, и в этих немногих словах было такое страдание. — А я только для тебя и живу! Зачем ты это сделала? Зачем небо отнимает у меня мое блаженство? Ты не виновата, я прощаю тебя. И зачем только ты встретила его?

— О, вот ты и успокаиваешься… Теперь ты будешь добрее и мягче!

— Успокаиваюсь? Если б ты знала, что во мне происходит! Прощай, ты услышишь обо мне! Все должно разрешиться во что бы то ни стало!

— Останься, не уходи от меня в таком раздражении! Ты видишь, как я страдаю!

— Не я виновник твоих страданий. Моим главным желанием всегда было одно — сделать тебя счастливой!.. Теперь же остается только один выход: я или он!

Альмендра хотела удержать Горацио. Но он вырвался от нее. Она хотела броситься за ним… Он кивнул ей еще раз на прощанье и выбежал из комнаты.

— Горацио!.. — проговорила Альмендра дрожащим голосом.

Но он был уже далеко и не слышал ее… Пронзительно вскрикнув, она упала без чувств на ковер.

II. Бой у Картахены

Число партий в Испании все увеличивалось. После того как король Амедей отказался от трона, обстоятельства приняли еще худший оборот, провозглашение республики под управлением Кастелара не принесло мира. Страна была в состоянии брожения. Никто не знал, что выйдет из этого. Большинство убедилось теперь в одном: Кастелар не способен управлять событиями и дать мир Испании. Каждая партия хотела первенствовать, проводить свои идеи и осуществлять свои планы.

Прекрасная, богато одаренная природой страна погрузилась в пучину бед. К несчастью, ее заразил еще и пример Франции: французская коммуна нашла сторонников в Испании.

В Картахене дошло до открытой вражды между этой новой партией и правительством, вражды, вылившейся в борьбу, которая приняла огромные размеры.

Теперь правительство, бывшее не в состоянии достаточно энергично и успешно действовать против карлистов, вынуждено было бороться еще и против этой новой силы, начинавшей на востоке Испании ожесточенную борьбу с оружием в руках.

Многие любимые войсками известные генералы оставили свое поприще, как только была провозглашена республика, поскольку они принадлежали к другим партиям; в том числе оставили службу Серрано и Топете.

Маршал, бывший регентом Испании после изгнания королевы Изабеллы, жил теперь исключительно семьей.

Энрика, осчастливившая его большим семейством, старалась рассеять его унылое состояние духа. Но Франциско Серрано видел, что его родина все больше и больше приближается к краю пропасти; жене не удавалось смягчить его горе. Он не принадлежал к тем людям, которые спокойно живут в семье, не заботясь о том, что происходит за пределами их дома, он слишком долго стоял во главе Испании и управлял ее судьбой, чтобы безучастно смотреть на обстоятельства, становившиеся со дня на день все более тревожными.

Любовь Энрики и детей доставляла ему много радости, и бывали часы, когда он наслаждался жизнью, забывая обо всем, но потом мысль о грозной опасности снова приводила его в уныние. Энрика сочувствовала ему гораздо больше, чем проявляла это внешне. Стараясь отогнать от мужа пасмурные думы, в душе она скрывала ту же тревогу о судьбе Испании.

Она пыталась даже уговорить Франциско уехать во Францию или Италию, чтобы быть подальше от волнений и беспорядков родины, но Серрано не мог на это решиться. Он всей душой принадлежал отечеству и, может быть, тайно надеялся еще послужить ему. Подчиняясь новой администрации, он сошел со сцены, но, без сомнения, сознавал при этом, что таким путем Испания не достигнет мира.

— Наденем траур! — вкричал Топете, входя в комнату, где у стола, заваленного бумагами, письмами и депешами, стоял Серрано. — Что будет с Испанией? В Картахене идет ожесточенная борьба, и остервеневшие бунтовщики, эти коммунары, разоряют город!