Роберт Говард - Рождающие гром Страница 3

Опрокинув стол, он схватился за одну из его ножек. Раздался треск дерева, и круглая ножка стола оказалась в железной руке кельта.

– Вот моя дубинка, странник! – взревел он. – Давай начнем честный поединок, и если удача захочет тебе улыбнуться, то пусть она прикроет твою голову своими крыльями!

– Вот это по-моему, малик! – весело воскликнул Гарун. – Ни один король со времен малика Рика не скрещивал дубинки с вольным странником! – С громовым смехом он взял свой посох.

Борьба была короткой и яростной. Вино, которое оба они выпили, лишило их руки твердости, а глаза ясности, да и на ногах оба стояли уже не совсем уверенно, но сила их оставалась прежней. Гарун ударил первым, и больше по счастливой случайности, чем благодаря своему искусству, Кагал парировал удар. Дубинка Гаруна все же скользнула над его ухом, да так, что из глаз короля-изгнанника посыпались мириады сверкающих искр. Удар откинул его к столу; левой рукой Кагал ухватился за его край, чтобы удержать равновесие, а затем нанес ответный удар – столь быстрый и яростный, что странник не смог его отразить. Хлынула кровь. Дубинка раскололась в руке Кагала, и Гарун рухнул на пол, как бревно.

Кагал разочарованно отшвырнул в сторону обломок дубинки, встряхнул головой, чтобы обрести ясность мыслей.

– Ни один из нас не поддастся другому – ну что ж, а сейчас я все же одержал верх...

Он замолчал. Гарун лежал, распростершись на полу, и мирно похрапывал. Удар Кагала рассек ему кожу и свалил с ног, но невероятное количество хмельного, выпитого татарином, заставило его в мгновение ока заснуть мертвецким сном. Кагал понял, что если он не выберется как можно скорее на свежий воздух, то сейчас же рухнет без чувств рядом с Гаруном.

Бормоча про себя проклятия, он пинками растолкал слугу и, взяв щит, шлем и плащ, пошатываясь, вышел из таверны. Огромные белые грозди звезд висели в ночном небе над плоскими крышами Дамиетты, отражаясь в черных волнах реки. Собаки и нищие спали прямо в пыли на улицах, и в черных тенях извилистых аллей не было видно даже крадущегося вора.

Слуга привел коня; Кагал прыгнул в седло и поскакал по безмолвным улицам. Холодный ветер – предвестник восхода – окончательно освежил его, когда он проезжал по лабиринту аллей и базаров. Солнце, пока таящееся где-то в глубинах ночи, еще не окрасило первыми лучами горизонт, но в воздухе уже чувствовалось его приближение.

Король-изгнанник скакал мимо грязноватых домиков с плоскими крышами, вдоль сточных канав, мимо колодцев с длинными деревянными журавлями, мимо раскидистых пальм. Позади него оставался в темноте удивительный, загадочный город, а впереди расстилались пески Джифара.

2

Бедуины не перерезали горло Рыжего Кагала по дороге из Дамиетты в Аскалон. Видимо, судьба берегла его для каких-то особых дел и свершений, и потому он ехал беспечно, в одиночестве (если не считать его оборванца-слуги), через пустынные земли, и ни одна зазубренная стрела или кривая сабля не коснулись его, хотя несколько всадников с ястребиными лицами в развевающихся белых халатах все же досаждали путнику на последнем отрезке пути, преследуя его до самых ворот христианских пограничных крепостей.

По неспокойной земле ехал пилигрим Рыжий Кагал, направляясь в Иерусалим в теплые весенние дни 1243 года. Золотоволосый принц узнал много нового о земле, которая в начале путешествия представлялась ему смешением неясных имен и событий. Он узнал, что император Фредерик II отобрал Иерусалим у неверных без боя. Он узнал, что теперь Святой город христиане поделили с мусульманами, которые тоже почитали этот город и называли его Аль Кудс, что означает "святой", потому что оттуда, как они говорили, Магомет вознесся в рай и там он будет вершить последний суд над людскими душами.

Еще Кагал узнал, что дух этой земли был лишь тенью героического прошлого. На севере Богемунд VI правил Антиохией и Триполи, на юге христиане владели берегом до самого Аскалона, у них были города, такие, как Хеврон, Вифлеем и Рамлах. Мрачные ордена тамплиеров и рыцарей святого Джона рыскали как сторожевые псы, и злобные солдаты-монахи не расставались с оружием ни днем, ни ночью, готовые отправиться в любую часть страны, которой будет угрожать вторжение неверных. Но как долго могла продержаться эта тонкая линия защиты и как долго люди, жившие вдоль берега, могли противостоять все возраставшему натиску орд язычников?

Из разговоров в тавернах по дороге в Иерусалим Кагал вновь услышал имя Байбарса. Поговаривали, что султан Египта, потомок великого Саладина, впал в старческое слабоумие и всем правила наложница – Шаджар ад-Дарр, с которой делили власть военачальники курд Ас Бег и Байбарс Пантера. Этот Байбарс был сущим дьяволом в человеческом обличье – говорили, что он страшный пьяница и любитель женщин; его ум был острее, чем у монахов, а его отвагу в сражении воспевали арабские певцы. Он был человеком сильным и честолюбивым.

Он командовал наемниками, которые, как говорили, были истинной силой египетской армии – некоторые называли их багайризами, другие – мамелюками. Это войско большей частью состояло из турецких рабов, обученных только искусству войны. Сам Байбарс служил когда-то в армии как простой солдат и стал полководцем только благодаря своей отваге. Он мог за один присест съесть жареную овцу, как рассказывали арабские путешественники, и, хотя вино запрещалось Кораном, все прекрасно знали, что он мог перепить всех своих офицеров. Также было хорошо известно, что он мог переломить человеку хребет голыми руками, впав в ярость, и, когда он скакал на коне в гуще сражения, размахивая своей тяжелой кривой саблей, никто не смел встать на его пути.

И если этот воплощенный дьявол пришел с юга со своими головорезами, как могли правители земли обетованной противостоять ему без помощи, которую измученная войнами и распрями Европа не смогла им предоставить? Среди франков сновали шпионы, изучая их слабые места; рассказывали, что самому Байбарсу удалось под видом бродячего сказителя проникнуть во дворец Богемунда. Не иначе, он был в союзе с самим Злом, этот египетский полководец. Он любил ходить среди своих людей, изменив облик, и, говорили, безжалостно убивал всякого, кто узнавал его. Странная душа, полная воинственных, порывов и жестокая, как у хищника.

Но все же больше всего разговоров было не о Байбарсе и не о султане Измаиле, мусульманском правителе Дамаска. Там, где розовел восток, поднималась еще одна угроза, превосходившая по своей силе обоих этих ближайших врагов.

Кагал услышал о странном новом ужасном народе, подобном бичу для Востока, – монголах, или татарах, как их называли священники, уверяя, что это настоящие демоны, о которых возвещали еще древние пророки. Давным-давно они ворвались, как песчаная буря с востока, сметая всех на своем пути, поставили на колени мусульманский мир и стерли в пыль владения мусульманских царей. Их полководцем был тот самый Субудай, о котором Кагал впервые услышал от Гаруна.