Николай Черкашин - Агентурная кличка – Лунь (сборник) Страница 3

Утро – серенькое зимнее утро – все вернуло в свое унылое русло. Надо поторапливаться в госпиталь. Лунь быстро оделся и спустился к завтраку. Мария подала кусочки тушеного вымени с отварным картофелем.

– Нормальное мясо сейчас не достанешь, – прокомментировала она свое блюдо. – Приходится довольствоваться субпродуктами. Даже ливер или печень купить – не так-то просто. Раньше бы и глядеть не стала на вымя или почки. А теперь – за милую душу!

– Да, блицкриг несколько затянулся, – осторожно заметил Лунь и тут же переключился на безопасную тему. – Когда-нибудь я приготовлю вам свои фирменные фрикадельки. У меня ведь еще и диплом повара.

– О, да вам цены нет! – улыбнулась Мария. – Мужчина, который умеет готовить, большая редкость. Может быть, вам подыскать место повара?

– Пока что мне нужна сидячая работа. Мне нельзя поднимать тяжести и работать согнувшись.

– Хорошо. Я позвоню сегодня одной своей близкой подруге! Возможно, она что-то придумает.

На том и расстались. Лунь получил номер телефона и приглашение бывать у фрау Вебер в любой удобный для него вечер. Ну, что же, для начала новой жизни это было вовсе неплохо, хотя и рискованно. Жизнь, как всегда, заставляла его идти по лезвию ножа…

В госпитале он переоделся в белый халат и замуровал себя в каменной каморке рентген-лаборатории. Электричество за ночь наладили, и теперь доктор Анке завалила его срочной работой.

Через два дня Лунь позвонил Марии и пригласил ее в кирху. Фрау Вебер охотно согласилась, и они встретились у портала местной кирхи Святого Марка, воздвигнутой еще в середине прошлого века из темного, почти черного кирпича, за что и получила название Шварц Марк. Некоторые остряки называли ее «Шварцмаркт» – «черный рынок». Возле кирхи и в самом деле был небольшой вещевой рынок, на котором Лунь присмотрел недорогую пиджачную пару и теперь ждал очередной пенсион, чтобы пополнить свой скудный гардероб. Правда, костюм он этот так и не купил, поскольку после визита в кирху Мария, заметив, что он не вылезает из своего поношенного мундира, предложила ему выбрать любой костюм мужа. И Лунь с благодарностью воспользовался ее предложением. А пока они прослушали всю мессу и зажгли свечи в память о погибшем муже и фронтовом «друге». Лунь вполне вошел в роль и уже почти верил, что он и в самом деле потерял в кобринском лесу своего боевого товарища.

За ужином – селедкой под шубой – Мария сообщила ему хорошую новость. Подруга ее коллеги владеет небольшим отелем и может предложить место портье с проживанием в служебном номере да еще с бесплатным питанием в буфете отеля. Оклад был примерно тот же, что и у лаборанта в рентген-лаборатории, но зато не надо было дышать в темноте растворами химикатов. Лунь с радостью согласился и уже через день предстал перед очами хозяйки отеля – дамы неопределенного возраста с хорошо прохимиченными, почти белыми волосами. Ее звали Кристина, и она хорошо управляла небольшим – в сорок номеров отелем, пока муж воевала в армии Роммеля на севере Африки. Вот тут как нельзя лучше пригодился серый в клетку костюм, которым его оделила Мария. Вместе с необычной тростью Лунь выглядел вполне импозантно. Хозяйке он понравился настолько, что она выдала ему даже небольшой аванс. Работа была сутки через сутки, что вполне устраивало нового портье. Обязанности более чем простые – вести журнал регистрации, выдавать и принимать ключи от номеров, а заодно следить, чтобы в фойе не попадали посторонние лица.

Новое жилье ему тоже понравилось несмотря на невеликие размеры. Каморка, но зато его собственная и никто не будет храпеть над ухом! Небольшое окно выходило в сад с фонтаном в виде трех обнявшихся гномов. В двух шагах от двери была душевая и туалет, а чуть подальше – винтовая лестница, ведущая в буфет, где Лунь с удовольствием пообедал супом-пюре из цукини и великолепным, почти мемельским клопсом.

Помимо него здесь работали две горничные, буфетчица и повар. Все жили неподалеку, во Фронау. Сменщик Луня – седоусый баварец Карл – оказался человеком вполне приятным и добропорядочным. В общем, все складывалось как нельзя лучше. Спасибо Марии – у нее была легкая рука, но, увы, тяжелая жизнь. За два последних года она потеряла 10-летнего сына, утонувшего в Шпрее, маму, которую похоронила год назад во Фридлянде, и вот теперь мужа. Тем не менее она не выглядела сломленной и стойко принимала все удары судьбы. Во Фридлянде у нее жил отец, владелец местной водяной мельницы, и она собиралась к нему в летний отпуск. Сама она работала детским окулистом в частной клинике. И на работе и дома разводила комнатные лимоны, выращивала орхидеи. С каждым новым визитом ее характер – мягкий, но стойкий – нравился Луню все больше и больше. Он стал почти завсегдатаем в ее доме, приходил с цветами и порой с бутылочкой легкого вина, которым его снабжала буфетчица Марта, положившая глаз на одинокого мужчину, даром что с перебитым хребтом.

Свободные дни Лунь проводил большей частью в саду Марии, готовя яблони и груши к весеннему сезону. Весна в том году пришла рано – в первой декаде марта уже можно было ходить без пальто. Лунь обрезал сухие ветки, рыхлил приствольные круги – в меру, какую позволяла спина, белил комли.

А когда приходила с работы Мария, они вместе готовили нехитрый ужин. Ей очень нравились белорусские драники, которые Лунь пек воистину мастерски – со шкварками и тмином. Зато Марии удавался гороховый суп с копчеными свиными ушами. Они вместе ходили в кирху и на продовольственный рынок, выискивая то, что давно исчезло из магазинов, но все еще можно было выторговать у бранденбургских бауэров, привозивших во Фронау плоды своих крестьянских трудов.

В тот вечер Лунь остался после ужина у Марии. Она вязала свитер, а он рассказывал, подбрасывая полешки в камин, истории из своей фронтовой жизни времен Первой мировой, зеркально перевернутые. Про то, как командовал самокатным взводом под Сморгонью. Как 810 дней и ночей переходил городок из рук в руки – то русские, то немецкие. Мария в свою очередь вспоминала свое детство на отцовской мельнице. Эти идиллические картинки помогали ей выживать в обрушившихся на нее бедах, и Лунь терпеливо выслушивал ее. Потом они, как всегда, разошлись по своим комнатам. А в два часа ночи завыли сирены, предупреждая берлинцев о налете британской авиации. Мария в накинутом наспех халатике повела его в винный погребок, приспособленный под бомбоубежище: там стояла железная кушетка, накрытая пледом, лампа «летучая мышь» и бак с питьевой водой. По пути Мария прихватила и кошку. Там втроем они и вслушивались во взрывы, далекие и близкие. От одного особого мощного удара погасла лампа и со сводов посыпалась бетонная крошка. Мария испуганно бросилась ему на шею, Лунь обнял ее покрепче и стал гладить по распущенным волосам. От них шел чудный запах кипарисового масла, и он зарывал в ее густые пряди лицо, забыв о том, что происходит в берлинском небе. И она тоже забыла о всех смертях и потерях под тяжестью изголодавшегося мужского тела. И приняла в себя его ярую плоть. Она по-девичьи ойкала, поражаясь напору его страсти. А Мице смотрела на них во все свои всепонимающие глазищи…

С той ночи Лунь окончательно переселился на Химмельгассе, 9. Он взял жену своего врага, и дом его, и скот его по древнему праву победителя. Он обрел свой очаг и начал новую жизнь во враждебной ему стране.

Чтобы не забыть о том, что он все же русский человек, чтобы не раствориться в своих многочисленных легендах, он завел в глухих извилинах мозга потайной уголок, где хранились особо важные и ценные воспоминания «Когда я был русским»: первое причастие, принятие присяги. Производство в офицеры. Первый поцелуй. Первая женщина…

Читал стихи Павла Васильева, чей томик «Соляной бунт» случайно обнаружил в кипе книг и брошюр, принесенных кем-то в его кенигсбергскую лавку. Он был потрясен поэтикой васильевского языка, чистым русским слогом, мощью его экспрессии. Такие рождаются раз в сто лет в самых глубинных недрах России. И такие, конечно же, долго не выживают – Павел Васильев был расстрелян очередным Дантесом из НКВД в 1938 году. Ему было всего 27 лет…

Лунь даже пытался перевести на немецкий язык стихи Васильева и ершовского «Конька-горбунка», пока не понял, что его народный сказ, сибирский колорит непереводим в должной мере ни на какой язык.

Для всех остальных, для соседей и коллег Марии все было просто и понятно: вернулся с фронта друг ее Вальтера и теперь стал гражданским мужем вдовы. Почти счастливая житейская история. Она бы вполне устраивала и Луня, если бы не каждодневный страх, что однажды Мария наткнется на его документы и будет несказанно поражена, что ее новый избранник не только однофамилец ее мужа, но и полный его тезка, и даже родился в тот же день, в тот же месяц и в тот же год, что и Вальтер. И тогда – провал! И тут уж не спасут никакие, даже самые хитроумные, легенды. Это был тот меч, которые всегда висел над его головой – с первых лет работы «нелегала» и к которому, честно говоря, он успел привыкнуть, но не на столько, чтобы забыть про него, и не обливаться холодным потом при каждом внезапном стуке в дверь.