Стэнли Джон Уаймен - Красная мантия Страница 3

Тем не менее, когда дверь, наконец раскрылась предо мной и меня ввели к кардиналу, мое самообладание подверглось сильному испытанию. Его холодный взор, который скользнул по мне, точно я был не человеком, а какой-то безличной величиной, стальной блеск его глаз заставили похолодеть мое сердце. Комната была почти пуста, пол не был покрыт ни ковром, ни подстилкой. Вокруг лежали в беспорядке свидетельства недоконченной столярной работы. Но этот человек не нуждался ни в каких декорациях. Его худощавое бледное лицо, его блестящие глаза, даже вся его фигура, – хотя он был невысокого роста и уже горбился в плечах, – могли привести в смущение самого смелого.

Я смотрел на него и вспоминал тысячу рассказов о его железной воле, холодном сердце, его непогрешимой хитрости. Он поверг брата короля, великолепного герцога Орлеанского, во прах. Он смирил королеву-мать. Двадцать голов, самых благородных во всей Франции, пошли благодаря ему на плаху. Лишь за два года перед тем он сокрушил Ла-Рошель, несколько месяцев тому назад он подавил восстание в Лангедоке, и в этом, 1630 году на всем юге, который лишился своих привилегий и еще продолжал кипеть недовольством, никто не осмеливался поднять на него руку, – по крайней мере, открыто. В тиши, конечно, ковались тысячи заговоров, тысячи интриг против его жизни и власти, но такова, как мне кажется, судьба всякого великого человека.

Нет поэтому ничего удивительного в том, что мужество, которым я всегда гордился, мгновенно покинуло меня при виде кардинала, и я напрасно старался придать своему униженному поклону характер развязности и самообладания, приличествующих старому знакомству.

Быть может, это было к лучшему, потому что этот человек, кажется, совсем не имел сердца. В первую минуту, пока он стоял, глядя на меня и еще ничего не говоря, я считал себя безнадежно погибшим. В его глазах мелькнул огонек жестокого удовольствия, и, прежде чем он открыл рот, я знал, что он мне скажет.

– Лучшего примера не может быть, де Беро, – с гадкой улыбкой сказал он, гладя спину кошки, которая вспрыгнула на стол. – Вы старый ослушник и будете превосходным примером. Не думаю, чтобы вами дело ограничилось, но вы послужите для нас залогом для более крутых мер.

– Монсеньер сам владеет шпагой, – пролепетал я.

Комната мне показалась темнее, воздух холоднее. Еще никогда в жизни я не был так близок к страху.

– Да? – сказал он с едва заметной улыбкой. – И потому?..

– Не будет относиться слишком строго к проступку бедного дворянина.

– Бедный дворянин пострадает не более, чем богатый, – вкрадчиво ответил он, продолжая гладить кошку. – Можете утешиться этим, Беро. Это все, что вы можете сказать?

– Я оказал однажды услугу вашей эминенции, – сказал я с отчаянием.

– Вы уже не раз получали свою награду, – ответил он. – И не будь этого, я не призвал бы вас к себе.

– Помилуйте! – воскликнул я, хватаясь за соломинку, которую, казалось, он протягивал мне.

Он цинически засмеялся. Его тонкое лицо, темные усы и седеющие волосы придавали ему необыкновенно насмешливый вид.

– Я не король, – ответил он. – Притом, говорят, вы убили в дуэлях не менее шести человек. Заплатите за них королю, по крайней мере, одною жизнью… Больше нам не о чем говорить, Беро, – холодно закончил он, отворачиваясь и начиная перебирать лежавшие на столе бумаги! – Закон должен быть исполнен.

Я ожидал, что он сейчас подаст лейтенанту знак увести меня, и холодный пот выступил у меня по всей спине. Я уже видел пред собою эшафот, чувствовал на шее петлю. Еще мгновение, и было бы поздно…

– Позвольте просить у вас милости, – с отчаянием пролепетал я. – Позвольте сказать вашей эминенции пару слов наедине.

– Для чего? – спросил он, снова оборачиваясь и устремляя на меня взор, исполненный холодного неудовольствия. – Я знаю вас, ваше прошлое, – все. Это вам не поможет, мой Друг.

– Ну так что ж? – воскликнул я. – Ведь это просьба умирающего, монсеньер.

– Это, положим, правда, – задумчиво ответил он.

Но он все еще колебался, и сердце у меня неистово билось. Наконец он поднял взор на лейтенанта.

– Можете оставить нас, – коротко сказал он и, по его уходу, продолжал: – Ну, в чем дело? Говорите скорее, что вам нужно. А главное – не думайте одурачить меня, Беро!

Но теперь, когда я добился своего и остался с ним наедине, проницательный взор его глаз до такой степени смутил меня, что я не мог найти слов и, как немой, стоял перед ним. Должно быть это польстило ему, потому что его лицо немного утратило свое жестокое выражение.

– Ну? – сказал он опять. – Это все?

– Мой противник не умер, – пробормотал я.

Он презрительно пожал плечами.

– Что ж из этого? Неужели только это вы и хотели сказать мне?

– Я однажды спас вашей эминенции жизнь, – жалобно сказал я.

– Допустим, – ответил он своим тонким, резким голосом. – Вы уже упоминали об этом. Но, с другой стороны, насколько мне известно, вы сами отняли у нас шесть жизней, Беро. Вы вели и ведете жизнь буяна, убийцы, игрока, – вы, человек хорошего рода. Стыдитесь! Как же вы можете удивляться, что такая жизнь привела вас к этому? Впрочем, об этом я не желаю больше разговаривать, – коротко добавил он.

– Быть может, я еще когда-нибудь спас бы вашей эминенции жизнь! – воскликнул я под каким-то неожиданным наитием.

– Вам что-нибудь известно? – с живостью спросил он, устремляя на меня пристальный взор. – Но что я! – продолжал он, качая головой. – Старые штуки! У меня есть шпионы получше вас, Беро.

– Но нет лучше шпаги! – хриплым голосом закричал я. – Нет ни одной во всей вашей гвардии!

– Это правда, – медленно ответил он. – Это правда.

К моему удивлению, его тон изменился и взор опустился вниз.

– Постойте-ка, я подумаю, мой друг.

Он прошелся два или три раза взад-вперед по комнате. Кошка шла, поворачиваясь вместе с ним, и терлась о его ноги.

Я стоял, трепеща всем телом. Да, я должен сознаться, что руки и ноги у меня дрожали. Человек, для которого не существует никакая опасность, у которого сердце бьется спокойно перед лицом неизбежной смерти, почти всегда пасует перед неизвестностью. Внезапная надежда, которую пробудили во мне его слова, так потрясла меня, что его фигура заколыхалась у меня перед глазами. Я ухватился за стол, чтобы удержаться на ногах. Никогда даже в глубине своей души я не подозревал, что надо мною так неотвратимо нависла грозная тень Монфокона и виселицы.

Однако я имел время оправиться, потому что он не сразу заговорил. Когда же он заговорил, его голос звучал резко, повелительно.

– Вы имеете славу человека верного, по крайней мере, своему хозяину, сказал он. – Молчите! Я знаю, что говорю… Ну, и я вам верю. Я намерен дать вам еще один шанс, хотя самый отчаянный. Горе вам, если вы обманете мое доверие. Вы знаете Кошфоре в Беарне? Это недалеко от Оша.

– Не знаю, ваша эминенция.

– И не знаете господина Кошфоре?

– Никак нет, ваша эминенция.

– Тем лучше, – сказал он. – Но вы, конечно, слышали о нем. Он участвовал во всех Гасконских заговорах со времени смерти покойного короля и наделал нам в прошлом году в Виваре больше хлопот, чем кто-либо другой за последние двадцать лет. В настоящее время он вместе с другими беглецами находится в Бососте, в Испании, но я получил сведения, что он очень часто навещает свою жену в замке Кошфоре, лежащем в шести милях от границы. Во время одного из этих приездов он должен быть арестован.

– Это легко, – сказал я.

Кардинал посмотрел на меня.

– Молчите! Вы не знаете, что такое Кошфоре. В замке имеются только двое или трое слуг, но вся деревня стоит за них как один человек, и это очень опасный народ. Ничтожная искра может опять поднять там целое восстание. Поэтому арест должен быть произведен тайно.

Я поклонился.

– Решительный человек, проникший в дом, – продолжал кардинал, задумчиво глядя на бумагу, лежавшую на столе, – с помощью двух или трех помощников, которых он мог бы призвать в нужную минуту, сумеет сделать это. Вопрос заключается в том, желаете ли вы быть этим человеком, мой друг?

Я сначала оставался в нерешительности, но затем отвесил поклон в знак согласия. Какой выбор был у меня?

– Нет, нет, говорите прямо, – резко сказал он. – Да или нет, мосье де Беро?

– Да, ваше эминенция, – неохотно ответил я.

Повторяю, какой выбор был у меня?

– Вы доставите его в Париж живым. Он знает кое-что, и потому он мне нужен. Вы понимаете?

– Так точно, монсеньер.

– Вы проникнете в его дом, как сумеете, – выразительно продолжал он. Для этого вам потребуется изрядный запас стратегии, и хорошей стратегии. Они ужасно подозрительны. Вы должны обмануть их. Если вам не удастся обмануть их или ваш обман откроется не вовремя, я думаю, мне больше уже не придется иметь с вами дело или вторично нарушать свой эдикт. С другой стороны, если вы вздумаете обмануть меня, – прибавил он, и на его устах заиграла еще более тонкая улыбка, а голос понизился до какого-то мурлыканья, – то я подвергну вас колесованию, как и подобает такому неудачному игроку.