Виктория Балашова - Мятежный лорд Страница 3

«Пожалуй, их испортила новая вера, – размышлял Джордж. – Женщины, воспитанные в католических монастырях, куда прелестнее выглядят, чем пресные, бледные леди. Не говоря уж о нравах, которые нынче в Англии вовсе отсутствуют».

– Si, caro, – промолвила Тереза. – Мне понравилась книга того американского писателя, что ты читал мне недавно.

– О! Ирвинг добрался до нас! Лучше бы Меррей присылал мне читать американцев! Я понимаю, он не желает зла. Однако же лучше получить сто пятьдесят зубных щеток и триста порошков – я все оплачу, – только избавьте меня от английских изданий! – Байрон снова вспомнил о пришедшей на днях почте. – Кстати, куда ты дела те книги и журналы?

– Прочитала заголовки и отдала на кухню топить, – Тереза хитро улыбнулась, тряхнув медными с золотым отливом кудрями.

– Умница! Да! Я же обещал тебе духи! – Байрон вскочил на ноги. – Забыл, совершенно забыл с этими американскими кораблями.

Беседу, перешедшую в мирное русло, пришлось прервать. В комнату вошли графы Гамба, сопровождаемые двумя здоровыми ньюфаундлендами. Собаки, доселе дремавшие в саду в тени раскидистого дерева, ворвались в комнату, совершенно ошалевшие от счастья видеть Джорджа. Вслед за ними проковыляла мартышка. Отец Терезы, Руджеро Гамба, высокий, сухопарый мужчина пятидесяти двух лет, громко поприветствовал Байрона и дочь. Несмотря на возраст, Гамба-старший сохранил густую шевелюру, правда, изрядно поседевшую. Однако его брови оставались чернее ночи, а цепкий взгляд темных глаз заставлял собеседника чувствовать себя неуютно. Узкое лицо, чуть крючковатый нос и сжатые в тонкую полоску губы довершали образ графа.

Брат Терезы, Пьетро Гамба, родился всего на два года позже сестры. Он любил ее преданно и страстно, хотя почти все детство и юность они провели врозь: Терезу отдали на воспитание в женский монастырь, а Пьетро учился в Риме. Джордж сразу подружился с молодым человеком, и последние три года тот ходил за Байроном по пятам. Пьетро походил на отца – такой же крючковатый нос и узкое лицо. Но спутать двух Гамба было невозможно: жесткие кудрявые волосы и борода делали лицо Пьетро совершенно отличным от отцовского. И, несмотря на несколько грозный внешний вид, взгляд молодого Гамбы выдавал в нем человека хоть и пылкого, но мягкого и добросердечного. Это, впрочем, не мешало Пьетро постоянно ввязываться в потасовки…

– Нас все-таки пытаются выслать из Тосканы, – Руджеро встал возле холодного камина. – Придется уезжать, рано или поздно.

– Нам придется расстаться? – Тереза беспомощно переводила взгляд с отца на Джорджа.

– Дорогая, ты знаешь, я собирался покинуть Италию. Ехать в Соединенные Штаты либо в Латинскую Америку. Бездействие изводит меня, особенно теперь, когда мы скованы в наших действиях в Италии. Мы находимся под постоянным надзором. Аллегра умерла, и только ты, любовь моя, удерживаешь меня здесь.

– Я поеду с вами, синьор! – воскликнул Пьетро.

Неожиданно Тереза стала похожа на отца: она поджала губы и сверкнула карими глазами, которые в иное время излучали свет и тепло.

– Я, сэр, тоже ехать с вами! – сказала она громко по-английски.

Байрону безумно нравилось, когда юная графиня сердилась. Ему доставляло немалое удовольствие смотреть на прелестное личико, желавшее казаться строгим и надменным. Он постарался сдержать улыбку. Брать с собой Терезу, подвергая ее жизнь опасности, Джордж никак не желал.

– Терезита, ты останешься с отцом. Женщина и революция не должны пересекаться, – он нежно похлопал Терезу по руке, а потом медленно поцеловал каждый пальчик. – Не дуйтесь, дорогая. В любом случае ничего пока не решено.

– Видимо, для начала переберемся в Геную, – встрял Руджеро Гамба. – Долго нас терпеть в Ливорно не станут.

– Позвольте, я просил решить вопрос положительно, – Джордж нахмурился. – Почему они не желают оставить нас в покое? – его кулаки непроизвольно сжались.

– Синьор, вас власти не выгонят! – выкрикнул Пьетро. – Но мы с отцом, как и раньше, представляем для них угрозу.

– Карбонарии… – в этом месте Руджеро приложил указательный палец к губам, заставив сына замолчать.

– Я представляю такую же угрозу, как и вы, – в груди у Джорджа начало клокотать от злости.

– Вы – иностранец, синьор. А мы создаем проблемы, пребывая с вами под одной крышей, – спокойно произнес Руджеро.

Собаки не дали завершить разговор. Они помчались к двери, оглушая людей своим лаем так, что говорить стало невозможно.

– К нам гости, – Тереза поспешила встать с кресла, но Пьетро уже бежал вслед за собаками, узнать, кто прибыл на виллу.

В дверях стоял человек, походивший скорее на слугу, чем на знатного синьора. Пьетро схватил собак за ошейники, чтобы они не сбили незнакомца с ног.

– От синьора Шелли, – доложил Тито, впустивший посланника в дом, – письмо синьору Байрону.

Джордж взял письмо у Тито, выдал напуганному посланнику монету, и тот с видимым облегчением покинул виллу. Собак отпустили. Они попытались преследовать слугу, но, пробежав немного по саду, увидели, что он уходит, и потеряли к чужаку всякий интерес…

– В конце июня сюда приедет Ли Хант, – сообщил Джордж семейству Гамба, – с женой и кучей детей. Не помню, сколько их, но все невоспитанные, уверен. Впрочем, деньгами для переезда в Италию снабдил их я. Не стоит жаловаться. Свою судьбу мы отчасти творим сами. Нам лишь немного помогают сторонние силы. По крайней мере, попытаюсь опубликовать то, что не хотят брать другие, в новом журнале Ханта…

Глава 2

Ливорно, июль 1822 года

Детишек оказалось шестеро. Они перекрывали своими криками лай собак, визг прыгавшей по мебели обезьянки и громкие перебранки между слугами трех семейств, категорически не желавшими понимать друг друга. В общий хор свою лепту вносили павлины, периодически вопившие в саду. Младшему Ханту исполнилось два года, старшему – двенадцать. Остальные рождались с завидным постоянством через каждые два-три года.

– Во всем дурном можно найти каплю хорошего, – философствовал Джордж, обращаясь к Эдварду Трелони, который также проживал у Байрона. – Здешнее привидение с момента приезда Хантов не появляется. У нас и так не бывало тихо, но ночами та девушка имела возможность навещать мою комнату, не страшась, что ее потревожит плач очередного отпрыска Ли. И работается мне сейчас куда веселее. Еженедельные ужины по средам давно наскучили. А вот ежедневные ужины, когда не знаешь, откуда в тебя полетит кусок хлеба, внесли в жизнь разнообразие. Да и Шелли с Уильямсами приезжают теперь каждый вечер.

Эдвард не пытался спорить с другом. Казалось, широкоплечий красавец, жгучий брюнет с лихо закрученными усами, моряк и отчаянный сорвиголова не может бояться маленьких детей. Тем не менее и он вставил пару слов о своей участи:

– Мой дорогой друг, вы любезно выделили Гамба три комнаты наверху. Вы проживаете там же, но на другой половине. Я был до недавнего времени более чем доволен комнатой на первом этаже. Однако нынче, когда сюда вселился Хант, распорядок дня нарушен. Проход на лестницу, ведущую на второй этаж, стерегут ваши псы, а потому утром вы, мой друг, продолжаете спать, как обычно, до полудня или часу дня. А я встаю с первыми криками детей, не имеющих милой привычки не покидать постели ранее двенадцати.

Байрон рассмеялся.

– У них дурная привычка денди ложиться далеко за полночь и не менее дурная крестьянская привычка вставать засветло!

Впрочем, шум первых дней июля недолго отвлекал Джорджа от мрачных мыслей. Поступавшая к нему почта вызывала раздражение, и даже Тереза не развлекала его привычным щебетанием, так как вела непримиримую войну с женой Ханта. Марианна, бывшая старше Терезы на несколько лет, да еще и родившая шестерых отпрысков, пыталась играть роль хозяйки дома, что ей с трудом удавалось. Миссис Хант постоянно говорила по-английски колкости, направленные в адрес Терезы. Та не понимала в достаточной степени языка, особенно устной речи, чем Марианна активно пользовалась. Тереза в долгу не оставалась: Марианна, в свою очередь, не знала итальянского и не понимала ни ехидства графини, ни шуточек ее слуг.

– Лорд Байрон не прав, – заявляла Марианна мужу и Эдварду. – У него есть жена в Англии. Он живет с женой отдельно, но не разведен, не забывайте. Жить под одной крышей с этой итальянской графиней, ни слова не понимающей по-английски, mauvais ton[8], уверяю вас.

Сам Ли оставался совершенно спокойным. Полное отсутствие средств к существованию его не смущало. В конце концов, друзья не давали ему умереть с голоду и даже позволяли вести вполне приличный образ жизни. Волосы, вечно не желавшие аккуратно укладываться, густой шапкой, словно ореолом, обрамляли его голову; взгляд был слегка надменным – Ли будто смотрел на мир свысока. Несмотря на то что с женой он старался не вступать в пререкания, создавалось стойкое ощущение, словно и она – часть снующих под его ногами существ. Просьбы миссис Хант Ли старался удовлетворять в полном объеме, повторяя одну фразу: