Стрелы Перуна - Пономарев Станислав Александрович Страница 3

— Ты мудр, как змея, каган Святосляб! Я все понял...

— То-то. А чтобы Асмид-хан на меня все войско свое не двинул, торчины вторгнутся в козарские пределы и осадят Итиль-град!

— Велик каган Урусии Святосляб! — воскликнули торки, узкие глаза их на скуластых безбородых лицах превратились в щелки, а рты ощерились в хищном оскале. — Мы отомстим собаке Асмиду за прошлогодний набег. А ты, Фаруз-Капад-бохадур, не беспокойся: мы сразу же уйдем, как только увидим твой бунчук.

Тархан хазарский глянул на них отнюдь не дружески, потом повернулся к Святославу:

— Хорошо, пусть будет так! Но не нападут ли на мои владения хурсониты, пока я буду добывать трон кагана-беки? Румы давно зарятся на наш благодатный край.

— Греков не страшись, — твердо сказал великий князь Киевский. — Херсонес-град сам будет отбиваться от пече... Кто там?! — вдруг резко обернулся он и указал рукой на колыхнувшуюся штору за просторной печью; лицо Святослава мгновенно стало каменно-неподвижным, только желваки гуляли в скулах.

Святич ринулся от двери в угол, смахнул ткань, ахнул удивленно и выволок за воротник под зловещие взоры военачальников хилого человечка в черном одеянии.

— Черноризец! — отшатнулся Свенельд.

— Гре-ек! — распахнул рот Добрыня.

— Служитель Креста! — Святослав грохнул кулаком по столу. — Доглядчик ромейский... Взять! Расползлись, ако тараканы, по Руси Светлой. Волю почуяли послаблением матушки моей, княгини Ольги. Лезут во все щели глаза и уши Царьграда...

— Пощади, архонт[11] Сфендослав! — взвыл бродячий монах. — Жи-и-ить хочу-у! Никто слова от меня не услышит, клянусь именем Христа Спасителя!

— Жи-ить? — зловеще-спокойно спросил Святослав. — Ты пришел жизни многих тысяч людей воровать и наши заодно, а о своей никчемной жизни печешься. Слишком много проведал ты тайного. Слишком! — Князь сверкнул голубым огнем взора на вбежавших гридей. — Сведите-ка его, друзи, на потраву зверю лесному! Пускай волкам поведает тайны наши! — И пошутил мрачно: — Волк хоть и лют зверь, да наш, русский. И инородному бирюку ни в жисть ничего не скажет. Исполните волю мою без промедления!

Богатыри грубо схватили обмершего от ужаса монаха. Святич могучим пинком помог соглядатаю вылететь за дверь. И вдруг снова прорвался вопль, но уже издалека:

— О-о-а-а! Великий император россов! Поща-а-а...

Глава вторая

Гонцы в Диком Поле

Мороз обжигал. Казалось, затуманенный искристый воздух можно было взять горстью, настолько он был густ. Даже сквозь овчинный полушубок кольчуга холодила спину и грудь: не спасал от озноба и толстый войлочный плащ. Летко поежился. Огляделся. Рядом с его иноходцем вразномет скакали кони. Все они от инея на боках казались одинакового мышистого цвета. В седлах, кто подавшись вперед, кто откинувшись, сидели два десятка вооруженных всадников. Рядом с Леткой, сгорбившись, ехал Харук-хан.

Русс заглянул в лицо старого хазарина: оно было замкнутым и угрюмым, козлиная борода заиндевела, баранья шапка глубоко надвинута на глаза, просторный ватный архалук топорщился на спине хана. Статный высокий жеребец под ним скакал вразмах, но Харук сидел на нем как влитой.

«Не больно ты рад, старый ворон, што домой едешь», — подумал Летко Волчий Хвост и усмехнулся, вспомнив, как умолял Святослава степной властитель дать ему, Харуку, хотя бы две сотни воинов для охраны. Но великий князь Киевский не дал, сказал в ответ:

— Копи свою силу, князь Харук. А тронуть тебя никто не осмелится, ибо нет войны промеж Русью и Козарией. А посол мой к Итиль-хану, — Святослав показал на Летку, — не только за слово мое в ответе, но и за жизнь твою...

— Посла они не тронут, — согласился Харук-хан. — Но я эльтебер хазарский, земли которого захватил Алмаз-хан. Допустит ли он меня в мой дом? Скорее голову срубит!

— Нет! — Святослав рассмеялся. — Алмаз-хан в дружбе со мной. Слово мое ему сказано. А ежели ты тож добрым соседом Руси станешь, Алмаз-хан не тронет тебя и землю твою с табунами и твердями вернет, как мной то наказано. А яз ему другой земли и градов не пожалею. ..

— Аллах предрекает судьбу, — прошептал Харук-хан. — Я жив и опять на свободе. Богатство мое уменьшилось, но время накопит его. Я долго живу, мне семьдесят два года. Многие, кто родился в один год со мной, давно умерли. Погиб каган-беги Урак, мой давний соперник... Да-а, аллах все видит. Что-то ждет меня теперь на земле моего рода?..

Утром отряд выехал из города Переяслава. Харук-хан вспомнил, как штурмовал стены этой крепости два года назад. Вспомнил, как горел Переяслав, изо дня в день осыпаемый огненосными стрелами хазар. Но город выдержал тогда почти месячный натиск. А к сегодняшнему дню урусы отстроили свою твердыню заново...

«Дерево быстро горит, — думал Харук, — но и город из него легче и быстрее построить. Намного быстрее, чем из камня...»

Накануне вечером гонцов и хана хазарского принимал в своем тереме воевода города Переяслава Слуд, седой и суровый воин. Когда круговая чаша-братина в третий раз обошла богатырей, Слуд стал вспоминать дела двухлетней давности. Обычно неулыбчивый военачальник смеялся, как бы нарочно зля высокородного хазарина, разбитого здесь, под стенами крепости, наголову вместе со всей его разбойной ордой.

— А помнишь, Будила-витязь, — обратился Слуд к дюжему чернобородому богатырю, — как повалил ты ко-зарского нахвальщика Абулгаса?

— Крутенек был поединщик, — отозвался тот густым басом. — До сих пор косточки мои ноют, как вспомню его... Да Перун[12] не дал в обиду, свалил яз нахвальщика козарского и в полон его взял... Нонче, сказывают, Абулгас-богатырь в дружину к самому Великому князю Святославу напросился.

— Абалгузи-пехлеван не хазарин, а хорезмиец, — угрюмо заметил Харук-хан. — Поэтому и не устоял он за честь нашей державы. Ему все равно кому служить: кагану Святослябу или великому кагану Шад-Хазару Наран-Итилю...

— Всяк свою силушку продает кому захочет, — сказал Жизнемир, тысяцкий конной переяславской дружины.

— Только мы, руссы, земли своей не продаем, — поправил его витязь-великан, по прозвищу Железный Икмор.

— И руссы всякие есть, — откликнулся Летко Волчий Хвост, — вспомни Пубскаря и отроков его.

Харук-хан осклабился, обнажив редкие кривые зубы, и сразу стал похож на злобного ощерившегося волка.

— А помнишь, князь Харук, как мы все войско ко-зарское в ловушку заманили неподалеку от Чернигов-града и разнесли его в пух и прах? Ты тогда в полон угодил, а хакан-бек Урак бежал едва с сотней воев своих и беков.

Улыбка мгновенно слетела с морщинистого лица хазарина. Он проскрипел:

— Каган-беки Урак тогда проявил неосторожность. Аллах покарал его за это. В ловушку урусов мог попасть только дурак...

— Дак ведь и ты тож в нее попался, — простодушно заметил рыжий богатырь, сидевший по левую руку от воеводы.

— Я исполнял волю Непобедимого, — пробормотал Харук-хан. — Если бы каган-беки Урак послушался меня и повернул ал-арсиев на твое войско, коназ Селюд, то хазары не испытали бы позора поражения.

— А помните, братие, — усмехнулся воевода, — как Кудим Пужала козаринов ловил, штоб со старостой Яд-реевым за свиней рассчитаться?

Кочевого властителя передернуло гневом от этих слов и, окажись у него в руке кинжал, он, не задумываясь, бросился бы на обидчика.

«Менять хазарских богатуров на мерзких животных... Придет время, и я припомню вам, ур-русы, эти слова! Дорого припомню!» — скрежетнул зубами эльтебер, но промолчал.

Руссы, словно не замечая порыва души вражеского военачальника, расхохотались во все горло.

— А все ж наловил он тогда, как и похвалялся, почти што три десятка козар, — гулко грохотал чернобородый Будила. — Кудим Пужала, да штоб не споймал?! Шали-ишь, кума огородная! Хо-хо-хо-ха!

— А как он козарского князя Хаврата достал! — напомнил Слуд.