Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов Страница 3

История человечества порой принимает формы сумасшедшей пляски. За внешними бредовыми формами, за быстрым мельканием событий важно видеть основные темы, постоянно возвращающиеся прочные нити.

Стремление народов к свободе, к творческому независимому существованию в таинственном единении национальных коллективов и есть одна из таких тем, одна из мнимо лишь прерываемых нитей.

Независимость Грузии и соседних ей народов Кавказа, несмотря на события 1920–1921 гг., вовсе не является простым эпизодом вчерашнего дня, с такой скоростью уходящего в историю; напротив, она есть и останется живой темой и наших дней, и близкого будущего. Поэтому и книга эта далека от настроения, выраженного в знаменитом Victrix causa diis placuit, sed vict a Catoni[3].

И если здесь ничего не прибавляется о том, в каких условиях и с какими превращениями жизнь Грузии протекает ныне в навязанном ей единении с другими государствами Советского Союза; как рисуется политическое и хозяйственное развитие на Кавказе под влиянием всего созданного русской революцией положения и как на деле устраиваются взаимоотношения между кавказскими народами, после отхода к Турции значительных территорий по Карсскому миру 1921 г., – то это лишь потому, что здесь перед нами уже новый, сложный отрезок исторической ткани, еще не вышедший из рук Ткача, в котором разбираться было бы преждевременно.

И Грузия, и Армения, и Азербайджан существуют; прокатившаяся по ним колесница всеобщего уравнения не стерла их с лица земли. История их не прерывается в 1921 г.; она протекает в новых условиях.

Для книги, основанной на прямом опыте и непосредственных переживаниях, как эта, достаточно таких общих замечаний: о политических судьбах наших республик с 1921 г. автор мог бы говорить лишь как любопытный читатель, во многом неосведомленный.

Итак – продолжение, не перерыв. И никому не следует цепляться за прошедшее. В настоящем гораздо больше реальности, а в будущем – привлекательности.

Что же касается тех многих, к которым автор причисляет и себя и кто, пострадав от политических сумятиц (насколько, однако, меньше погибших на войне от меча или растерзанных в гражданских схватках!), не придает своим личным ранам значения и не смешивает их с судьбой дела, которому служил, им остается припомнить слова умницы, давно писавшего и за себя, и за них: «…Меня одолевает случай, и, если он покровительствует тому образу действий, от которого я отказался, то тут ничем не поможешь; я себя не корю за это, я обвиняю мою судьбу, но не свое поведение, а это вовсе не то, что зовется раскаянием» (Монтень М. Опыты. Книга III. Глава II).

Вступление

Стремление к независимости обнаружилось в Грузии с первых же дней российской революции. Иначе не могло и быть.

Условия присоединения Грузии к России были ненормальны; произошло оно в свое время (1801 г. и следующие) далеко не безболезненно[4].

Несмотря на значительную энергию и внешний успех русификаторской политики, несмотря на полную невозможность для Грузии организовать свою национальную жизнь, достаточного слияния, сращения с Россиею все же не произошло.

Влияние русской культуры, отчасти разрушительное, в других отношениях благотворное, было здесь, во всяком случае, глубоким и разносторонним; политическая лояльность Грузии по отношению к Российской империи оставалась в течение доброго столетия прочной, непоколебимой – а все же русификация Грузии в смысле окончательного ее отказа от всяких собственных национальных стремлений была так же мало достигнута в Грузии, как на других «инородческих» окраинах. Правду сказать, сама эта программа русификации говорила лишь о скудости государственного творчества, о высыхании живых источников «имперского строительства» в самом государственном центре России[5].

Конечно, только революция 1917 г. давала серьезную возможность выдвинуть грузинский вопрос как вопрос публичного права в России. Но только большевистский переворот и политическая конъюнктура великой войны после Брест-Литовского мира в 1918 г. сделали возможным – но и необходимым – разрешение этого вопроса (для многих неожиданное), в смысле полной государственной независимости Грузии, следовательно, уже на почве права международного.

Собственно, к этой международной стадии в развитии грузинского вопроса (1918–1921 гг.) и относятся излагаемые здесь факты, наблюдения, воспоминания. Но для ясности придется начать с некоторых более ранних эпизодов (преимущественно 1917 г.) – то политического значения, а то и просто бытовых, имеющих, однако, всегда прямое отношение к главной, чисто политической теме этой книги.

Глава I. С Россией!

1. Свободная Грузия в свободной России

Когда в Петрограде разразилась Февральская революция, иными словами, когда начала рушиться и распадаться держава Романовых, никто в Грузии (исключений здесь было немного) не подумал и не сказал: «Пришло время сбросить русское иго». Однако понимали, что настал конец всей системе управления Кавказом посредством традиционной военно-полицейской диктатуры; что, вместе с властью императоров, падает кавказское проконсульство, как оно сложилось за век русского владычества. Государственное самоуправление народов Кавказа, еще вчера казавшееся недосягаемой мечтой, вдруг показалось делом предрешенным, непререкаемым.

Но Временное правительство (первого состава) вовсе не собиралось отказываться от русских владений на Кавказе – или от какой-либо другой части исторического наследия России: оно скорее не прочь было это наследие приумножить. Вместе с тем ни Грузия, ни какая другая часть Кавказа вовсе и не думала тогда отделяться от русской империи (императоров больше не было, империя, думалось, продолжала быть). Казалось, что революция даст всем возможность соединиться воедино на началах, на этот раз для всех благоприятных. С таким, по-видимому, чувством и Временное правительство отправляло в Тифлис «Особый Закавказский комитет» (о котором скажу несколько слов ниже).

Но в духе единения с Россией надо разуметь и те заявления о независимости Грузии, которые делались начиная с марта 1917 г. и в Грузии, и за ее пределами.

Заявления эти, может быть, и не имели прямого практического значения, однако по ним легко было видеть, как естественно протекала политическая кристаллизация общественного мнения в самой Грузии и в рассеянных по всей России грузинских колониях. Стержнем этой кристаллизации была именно идея независимой Грузии, то есть создание в ней собственного государственного правопорядка, с тем, однако, чтобы Грузия оставалась в пределах общероссийского государственного союза.

Основанная на этой мысли резолюция была, например, единогласно принята общим собранием проживавших в Петербурге грузин еще в марте 1917 г., где вдохновенную речь произнес будущий основоположник Тифлисского университета, известный грузинский историк И. Джавахишвили: устами его вдруг заговорила как-то по-новому тысячелетняя политическая традиция Грузии[6].

Впрочем, в самые первые месяцы революционной эпохи наиболее организованная и многочисленная в Грузии политическая партия (социал-демократическая) еще как-то чуждалась этого общего русла народных стремлений и надежд – столь простых и естественных. Грузинские социал-демократы пребывали всегда в составе российской социал-демократической партии; в Грузии они жестоко и,