Иван Дроздов - Славянский котел Страница 3

— Мне это не нужно, но скажите: что я должен говорить?

— А то, что и другие говорят. Вам предложили работу, и вы поехали. Будет здесь хорошо — останетесь на год, два, а, может, и навсегда. Не будет хорошо — скажете: о, кэй! Я поеду в Россию, на север — туда, где живёт Дерсу Узала; ну, тот, что говорит: я много ходил тайга, но мало знай…

— Да, да, конечно, — обрадовался Борис. — Только так я и буду говорить.

Простаков пробудился от сильного толчка снизу и услышал, как затихает рокот винтов над головой. Иван Иванович пригласил его выйти из вертолёта. Был вечер, на мачтах и каких–то трубах корабля горели фонари, вокруг раздавался плеск волн. Иван Иванович в сопровождении офицера в морской американской форме повёл его вдоль борта и вскоре показал на дверь каюты. Борис ничему не удивлялся, ни о чём не расспрашивал, и спал на подвесной койке сном младенца до утра. А утром к нему пришли врач–психолог и Иван Иванович и предложили умыться, побриться и привести себя в порядок. И затем вывели на боковую палубу, поднялись по винтовой лестнице наверх, и здесь Иван Иванович, тронув его за рукав, сказал:

— Вас пригласил командир крейсера, он же командующий эскадрой, известный в Америке адмирал. Будьте сдержанны, не раскрывайте наших секретов.

Простаков пожал плечами:

— А у нас с вами и нет никаких секретов. Вы можете не беспокоиться.

В просторной кают–компании за столом сидел офицер, очевидно, адмирал; он склонился над листами бумаг и не сразу поднял глаза на вошедшего. А когда увидел Простакова, откинулся на спинку стула и загудел трубным голосом, — и, кажется, немного по–русски:

— Вы?.. Вы есть учёный? А?

Простаков заговорил на вполне приличном английском языке; он после института был на практике в Америке, год работал в лаборатории Бостонского университета и там поднаторел в английском:

— Не трудитесь, господин адмирал, я говорю по–английски.

— О-кэй, майн гот, вы есть тот самый учёный, которого, как зайца, надо было где–то ловить и тащить в Штаты?..

Адмирал вышел из–за стола, и тут Борис увидел перед собой настоящего великана. Большая голова с шапкой русых волос ладно сидела на могучих плечах, а сжатые кулаки точно двухпудовые гири висели по бокам. Словно железную лопату, положил адмирал на плечо Бориса правую ладонь.

— Парень, ты недавно вылез из детской коляски, а уже что–то изобрёл. Сколько тебе лет?

— Скоро будет двадцать шесть.

— О!.. Ему двадцать шесть! А я разменял шестой десяток и до сих пор не придумал пороха. Двадцать шесть, да ещё не полных! Ты, должно быть, не знаешь, какое это счастье быть молодым? А?.. Возраст почти щенячий, а уже сделал такое, чего нет у нас в Штатах. Ты, наверное, хочешь, чтобы я в это поверил?..

Командир крейсера снова ударил Бориса по плечу и легонько толкнул от себя, словно хотел со стороны лучше разглядеть его.

— Я знал, что русские могут выкинуть мудрёный финт, но чтобы в таком возрасте напугать Америку!.. Ну, ладно. Мы сейчас будем с тобой завтракать и ты между делом расскажешь, что да как и для чего ты там что–то изобрёл. Признаться, я плохо знаю русских ребят, но мне говорили, что ваш брат любит заложить за воротник, а когда на войне надо было идти в атаку, они становились сумасшедшими. Сейчас нас пугают какой–то там вашей ракетой, но, признаться, я не верю в ракеты. Одна из сотни может куда–то попасть, а остальные полетят мимо. Носатые парни в чёрных ермолках… ну, те что у нас и у вас залезли во все телестудии, развели много паники. Американский оболтус, — а у нас даже в Белом доме сидят оболтусы, — уже не может понять, кто чего хочет и зачем мы вообще живём на свете. Ты, парень, скажи мне: это правда, что и у вас там в России в телеящике сидят ребята в иудейских ермолках?.. Если это так, то ваше дело труба, как, впрочем, и наше. Эти самые врали и мошенники из белых могут сделать чёрных, а из чёрных жёлтых, то бишь китайцев. Японцы на что большие хитрованы, но и они против картавых бессильны. Мне доложили, что ты биолог и преуспел в изучении всяких мелких тварей, — не скажешь ли ты, из каких таких частиц составлены мозги этих шустрых голов, если они умеют так ловко дурачить людей? Ну, ладно, не будем говорить об этом сейчас, а лучше посмотрим, что там соорудил на завтрак наш кок.

Два матроса принесли еду, питьё, и адмирал пригласил Бориса к столу. Он разлил по фужерам вино и предложил выпить «за хорошее житьё на Змеином острове».

— Впрочем, теперь наш остров всё чаще называют Русским. Раньше на острове жили одни змеи, а с некоторых пор там поселились и люди. А уж в наши дни там всё больше становится русских, сербов, словаков и прочих славян. А потому мы и назвали свой остров Русским. Здесь неподалёку были у нас маневры, и вот… я развернул свой крейсер в сторону острова, где у меня дом, а весь остров принадлежит моей племяннице. Она дочь губернатора и весьма строптивая девица. Пожалуй, это единственный человек, который имеет надо мной власть. Тебе придётся с ней работать. Боюсь, как бы ты не потерял голову от её красоты. Она хороша, как сто Венер, но никого не любит и даже будто бы всех презирает. А эти ребята, которые вас пасут, — разве они вам не рассказали, куда и зачем они вас везут? Но вы не бойтесь змей, они не жалят того, кто не наступит им на хвост. Человекам тоже хорошо бы у них научиться не трогать того, кто не наступает на хвост. Но у нас для этого ума не хватает. Мы недавно наступили на хвост Югославии, а теперь вот ни с того, ни с сего стали кидать бомбы на Ирак. А зачем мы это делаем, — до сих пор понять не можем. У нас, видишь ли, президент немножко того… малохольный. Ваш президент вечно под мухой, а наш хотя и бывает трезв, но и он может отмочить любую глупость. Президенты и короли частенько бывают такие. Впрочем, я лично не знал ни одного короля.

Адмирал расправился с вином, выпил воды и придвинул к себе тарелку с большой котлетой и сложным гарниром, по краям которого красовались две ядрёные помидорины. Борис украдкой кидал взгляды на его лицо и не мог понять, какой он национальности. Американцы по большей части все смуглые, чернобровые и тёмноглазые; в них много понамешано от негров, арабов и ещё каких–то шоколадных и белозубых людей — этот же был весь светлый, и даже очень светлый. Его рискованная откровенность поражала. С Борисом он говорил так, будто был с ним тысячу лет знаком. И, конечно, не верил ни в какие–то там его открытия, и вообще, казалось, он не верил ни во что на свете. Борис и сам не понимал, о каком оружии он говорит, полагал, что адмиралу что–нибудь не так о нём рассказали, и не считал нужным его разуверять.

Вошёл офицер и доложил, что крейсер в квадрате, из которого надо возвращаться на базу.