Бернард Корнуэлл - 1356 (ЛП) (др.перевод) Страница 3

В гневе из-за страданий, которые предстали перед его глазами, и жестокости, о которой он слышал, и этот гнев разъярил его.

- Во имя Господа, - сказал он и вскинул Злобу. Она еще была завернута в шелк, но лезвие тяжело вошло в вытянутую руку лучника, перерезав сухожилия и ломая кости.

Брат Фердинанд держал ее за черенок от рукояти, это был рискованный хват, но Злоба как будто ожила.

Раненый отпрянул, истекая кровью, а его товарищи злобно заревели и выбросили вперед мечи, и монах отбил оба удара одним движением и бросился вперед, и Злоба, хотя и пробыла в склепе больше ста пятидесяти лет, оказалась острой, как будто ее только что наточили, ее острие пронзило кольчугу, обнажило ребра и распороло легкое, и еще до того, как мужчина осознал, что ранен, брат Фердинанд махнул клинком в сторону, выколов третьему человеку глаза, и кровь окрасила переулок, после чего все трое отступили, но черный монах не оставил им не единого шанса скрыться.

Ослепленный мужчина споткнулся о кучу навоза и упал навзничь, его товарищ в отчаянии махал клинком, но Злоба разрубила английский меч пополам, и монах резким движением завернутого в шелк клинка перерезал мужчине глотку, кровь брызнула на его лицо.

Она такая теплая, подумал он, и Господь простит меня. В темноте пронзительно крикнула птица, и пламя взметнулось над бургом.

Он убил всех троих лучников, а потом вытер шелковой тканью клинок. Он подумывал произнести короткую молитву о людях, которых только что убил, но потом решил, что не хочет делить небеса с такими животными. Вместо этого он поцеловал Злобу, потом обыскал тела и нашел несколько монет, кусок сыра, четыре тетивы для лука и нож.

Каркассон горел и наполнял зимнюю ночь дымом.

А черный монах отправился на север. Он шел домой, в башню.

Он нес Злобу и судьбу христианского мира.

И растворился в темноте.

Они пришли в башню через четыре дня после разграбления Каркассона.

Их было шестнадцать, все одеты в добротную шерсть тонкой работы и верхом на хороших лошадях. Пятнадцать из них носили кольчуги и привязанные к поясу мечи, а один всадник был священником, на его руке сидел сокол в клобуке.

Сильный ветер дул через перевал, взъерошивая соколу перья, шумя в соснах и сдувая дым из маленьких домов в деревне, что лежала у подножия башни. Было холодно.

В этой части Франции редко шел снег, но священник, взглянув из-под капюшона своей сутаны, подумал, что видит в воздухе хлопья снега.

Около башни находились разрушенные стены, свидетельство того, что когда-то здесь была крепость, но всё, что осталось от старого замка - это лишь башня и низкое покрытое соломой здание, где, вероятно, жили слуги.

Куры рылись в пыли, коза на привязи уставилась на лошадей, а кошка не обратила на прибывших никакого внимания.

То, что когда-то было прекрасной небольшой крепостью, охраняющей дорогу в горы, теперь превратилось в ферму, хотя священник отметил, что башня все еще в хорошем состоянии, и маленькая деревушка в долине у подножия старой крепости выглядит достаточно процветающей.

Из крытой соломой хижины выбежал человек и низко поклонился всадникам. Он кланялся не потому, что узнал их, а потому что к людям с мечами нужно было относиться с уважением.

- Милорды? - спросил человек с беспокойством.

- Позаботься о лошадях, - потребовал священник.

- Сначала выведи их, - добавил один из мужчин в кольчуге, - выведи, вычисти и не давай слишком много корма.

- Да, господин, - сказал человек, вновь кланяясь.

- Это Мутуме? - спросил священник, спешившись.

- Да, отец.

- И ты служишь сиру Мутуме? - поинтересовался священник.

- Графу Мутуме, да, милорд.

- Он жив?

- Хвала Господу, отец, он жив.

- И правда, хвала Господу, - небрежно заметил священник, а потом зашагал к двери в башню, находящейся в конце короткой каменной лестницы.

Он пригласил двоих мужчин в кольчугах следовать за ним и приказал остальным ждать во дворе, потом распахнул дверь и вошел в широкую круглую комнату, которая использовалась для хранения дров.

С балок свисали окорока и пучки трав. Лестница поднималась вдоль одной из стен, и священник, не побеспокоившись о том, чтобы объявить о своем присутствии, и не дожидаясь, пока служитель поприветствует его, стал подниматься по лестнице на верхний этаж, где к стене был пристроен камин.

Там горел огонь, и в комнате было полно дыма, которому холодный ветер не давал выйти через дымоход.

Старые деревянные доски пола покрывал обветшалый ковер, там стояли два деревянных сундука с горящими на них свечами, потому что, хотя за окном и был день, оба окна были завешаны одеялами от сквозняка.

Там стоял еще и стол с двумя книгами на нем, несколькими пергаментами, чернильницей, пучком перьев и ножом, а также старая ржавая нагрудная часть кирасы, служившая чашей для трех сморщенных яблок.

У стола находилось кресло, а граф Мутуме, лорд этой одинокой башни, лежал в постели рядом с тлеющим очагом.

Седовласый священник сидел рядом с ним, а две пожилых женщины стояли на коленях у постели.

- Уйдите, - приказал всем троим вновь прибывший священник.. Двое мужчин в кольчугах поднялись за ним по лестнице и, казалось, их присутствие наполнило комнату чем-то зловещим.

- Кто вы? - нервно спросил седой священник.

- Я велел уйти, так уходите.

- Он умирает!

- Вон!

Старый священник, носивший рясу с наплечником, прекратил церемонию и последовал за женщинами вниз по лестнице.

Умирающий посмотрел на прибывших, но ничего не сказал. Его волосы были длинные и абсолютно белые, борода не стрижена, а глаза запали.

Он увидел, как священник поместил сокола на стол, и птица царапала его своими когтями.

- Это каладрий [7], - объяснил священник.

- Каладрий? - спросил граф очень тихо. Он уставился на птицу с синевато-серым оперением и белыми полосками на груди. - Слишком поздно для каладрия.

- Ты должен иметь веру, - сказал священник.

- Я прожил больше восьмидесяти лет, - сказал граф, и у меня больше веры, чем времени.

- Для этого у тебя достаточно времени, - мрачно сказал священник. Двое мужчин в кольчугах стояли рядом с лестницей и молчали.

Сокол заклекотал, но священник щелкнул пальцами, и птица под клобуком снова застыла и притихла.

- Ты уже причастился? - спросил священник.

- Отец Жак как раз этим занимался, - ответил умирающий.

- Я это сделаю, - сказал священник.

- Кто ты?

- Я приехал из Авиньона.

- От Папы?

- От кого же еще? - удивился священник. Он прошелся по комнате, осматривая ее, а старик рассматривал его. Он видел высокого человека с грубыми чертами лица в сутане тонкой работы.