Полонез - Александр Григорьевич Домовец Страница 30

— Узнаёте? — спрашиваю на всякий случай.

Англичанин впивается взглядом в бумагу и делает невольное движение.

— Но ведь это же… — начинает сдавленно.

— Совершенно верно, — соглашаюсь я, не дожидаясь конца фразы. — Это письмо мадемуазель Аглаи, которое я нашёл в вашем бумажнике. А его взял мой помощник во время ограбления, помните? Из письма стало известно, что у вас есть любовница-актриса. Есть и адрес, по которому состоится ваше свидание в ближайший вторник. То есть здесь и сегодня. Ну-с, личные моменты письма я опускаю, — они пикантны, однако меня не интересуют… Трудно ли было вас найти, имея на руках точные сведения? А попасть в дом и вовсе пустяк. Один из моих помощников прекрасно вскрывает любые замки. (Каминский ухмыляется и смотрит в сторону комнаты, в которой Жак сейчас коротает время в обществе прелестной мадемуазель Аглаи.)

Лицо Гилмора стремительно багровеет.

— Идиот… — невольно произносит он сквозь зубы.

— Если вы о себе, то согласен, — поддерживаю англичанина. — Носить в кармане личные письма — верх неосторожности. Особенно для профессионального разведчика.

Гилмор бросает взгляд исподлобья.

— Как вы меня назвали? — переспрашивает настороженно.

— Профессиональным разведчиком. И не пытайтесь отрицать очевидное. Или вы хотите сказать, что контакты с политическими эмигрантами и снабжение их деньгами доверили простому посольскому клерку?

Англичанин молчит, видимо, собираясь с мыслями.

— А теперь, когда я удовлетворил ваше любопытство, займёмся моим, — предлагаю дружелюбно. — У меня тоже есть к вам вопросы.

— Вот как…

— Разумеется. Вы же не думаете, что я с помощниками навестил вас просто так, чтобы пожелать доброй ночи или полюбоваться прелестями вашей подружки?

Судя по лицу, Гилмор так не думает.

— Что вас интересует? — спрашивает медленно.

— Всё, что касается работы Интеллидженс сервис с польской эмиграцией и прежде всего — с Комитетом профессора Лелевеля. Особенно попрошу остановиться на так называемом плане полковника Заливского…

Похоже, я недооценил Гилмора. Сильным ударом он сбивает Каминского на пол и, соскочив с постели, бросается к окну, ведущему в небольшой сад. Должен сказать, что таких шуток я не люблю. Стремительно перекатившись через широкую кровать и чуть не наступив на пана Войцеха, успеваю схватить англичанина за шиворот ночной рубашки в тот момент, когда он уже распахнул створку окна. Чувствительно бью в челюсть. И еле успеваю сдержать разъярённого Каминского, который, вскочив с пола, рвётся добавить. Гилмор и без того лежит, упираясь головой в стену и постанывая.

— Ещё раз дёрнешься, пристрелю на месте, — свирепо заявляет пан Войцех.

— Нет-нет, дружище, — поправляю укоризненно, переводя дыхание — Он нам ещё кое-что должен сообщить. Уж так сразу и стрелять! Может быть, потом, после разговора…

— Ну, искалечу, — соглашается Каминский, принявший во внимание мои доводы.

Между тем Гилмор кое-как поднимается на ноги, растирая челюсть. Вероятно, короткое обсуждение трудных вариантов его дальнейшей судьбы возымело действие, — больше не дёргается. Понимает, что разговора не избежать. Но сначала ему предстоит выполнить небольшую формальность.

— Садитесь, — говорю я, указывая на туалетный столик мадемуазель Аглаи. — Напишете небольшой документ. Я продиктую.

Гилмор выдерживает паузу.

— Что за документ? — спрашивает хмуро.

— Обязательство сотрудничать с министерством внутренних дел Франции.

В глазах у Каминского вспыхивает безграничное изумление. Для него это неожиданность. Он не понимает, какая связь существует между эмигрантом-поляком в моём лице и французским министерством, да ещё столь серьёзным.

Гилмор поражён не меньше.

— Так вы работаете на французов? — спрашивает недоверчиво.

— А что вас удивляет? — отвечаю вопросом на вопрос.

Англичанин качает головой.

— Я был уверен, что меня посетили русские агенты, — признаётся он.

— С чего такая уверенность?

— Судя по вашим помощникам, вы и есть тот человек, который организовал провокацию с деньгами, — говорит Гилмор вполне логично. — А кому тот скандал может быть нужен, кроме русских? Кто ещё противодействует польской эмиграции? И при чём тут Франция?

Я качаю головой.

— Зарубите на носу: не всё в политике и разведке подчиняется формальной логике, — чеканю жёстко. — Кто, что, зачем… Не вашего ума дело. Ваше дело сесть за стол и написать обязательство сотрудничать. Будете работать со мной и получать за это деньги.

При слове «деньги» во взгляде Гилмора появляется оттенок интереса. Деваться ему, в сущности, некуда, так хоть шерсти клок… Однако согласиться сразу не позволяет гордость джентльмена. А джентльмены — это такие английские шляхтичи.

— Ничего писать я не буду, — заявляет он с вызовом и даже расправляет плечи.

Ожидаемо. Смотрю на него с улыбкой, и улыбка та полна сострадания. Смотрю долго, пока Гилмор не опускает глаза.

— Не хотите и не надо, — говорю наконец покладисто, прерывая молчание. — Но имейте в виду, что уговаривать вас я не буду. Нет времени, да и с какой стати? Не настолько вы важная птица, чтобы сидеть тут до утра. Поэтому даю три минуты и жду вашего решения. Либо пишете документ, и мы работаем, либо получаете пулю в лоб… А полиция пусть потом ломает голову. Мало ли кого убивают при ограблении дома?

По-моему, я предельно доходчив. Подкрепляя сказанное, демонстративно достаю часы и щёлкаю крышкой. На лбу англичанина выступает пот, который он машинально вытирает рукавом рубашки.

— А с девушкой что? — озабоченно подаёт голос Каминский. — Если этого уберём, то и её придётся…

Пан Войцех умница. И профессиональный драматург не придумал бы репризу, более актуальную в нашей ситуации.

— Придётся, — соглашаюсь я. — Жаль, конечно, такую красоту, но ведь свидетельница…

Пока мы перебрасываемся кровожадными репликами, Гилмор принимает решение. То ли, поверив в серьёзность наших намерений, пожалел себя и женщину, то ли просто не хочет играть в героя, — это уже детали. Главное, что решение правильное.

— Диктуйте, — говорит коротко и садится за столик.

Достаю из внутреннего кармана куртки заготовленный лист бумаги, карандаш и передаю англичанину. Под мою диктовку тот принимается писать. Документ как документ. Расписка в предательстве. Ибо как ещё назвать обязательство сообщать полицейскому министерству о деятельности английской разведки на территории Франции? К тому же за вознаграждение?

— Замечательно, — говорю я, забирая документ после того, как англичанин ставит число и подпись. — Отныне мы с вами в одной лодке.

Хмурое выражение лица Гилмора ясно показывает, что от такой перспективы он не в восторге. Но тут уж деваться некуда.

— А теперь, мистер Гилмор, я жду подробного рассказа о вашей работе с польской эмиграцией, — напоминаю, вновь усаживаясь на кровать и жестом приглашая англичанина последовать моему примеру. — Цели, задачи, формы взаимодействия… Предупреждаю: я человек любопытный, интересуюсь всем, вплоть до подробностей. Да! Имейте в виду,