Княжий суд - Корчевский Юрий Григорьевич Страница 31

— Исполню, как велишь, — пожал плечами Василий.

— С обозом и сам поедешь.

— Что-то я не пойму, князь. То управляющим в Охлопково ставишь, а то вывозить всех собрался.

— Ладно, скажу тебе, но больше никому не сказывай — ни к чему людей раньше времени тревожить. Как бы татары нонешним летом не ударили. Вот людей и берегу.

— Вот оно что! Так это почитай, ненадолго?

— Думаю, месяца на два.

— Эх, елки-моталки! Самая горячая пора ведь! Урожай, сенокос!

— Все успеем, лишь бы людей сохранить!

С присущей ему основательностью взялся Василий поручение мое исполнять. Оказалось, небыстрое это дело — живность распродать. Ну, с птицей — той проще. Связали лапы, да на подводу. Свиней — так же. А вот коров вести за веревку надо, да и шаг у коровы медленный. Как ее хворостиной не подгоняй, все равно — то траву сочную сорвать пытается, то у ручья норовит остановиться.

— Ох и намаялся я с коровами, барин! — жаловался Василий.

На вырученные деньги управляющий лошадей с подводами купил. То-то ратники дивились, глядя, как в ворота въезжает длиннющий обоз с порожними подводами.

Собрали в дальнюю дорогу холопов — в основном женщин, стариков и детей. Скарб их немудрящий на подводы погрузили. Впереди на телеге — Василий.

— Смотри, Василий, честь высокую тебе оказываю, и труд великий поручаю: доведи до Смоляниново всех целыми и невредимыми. Деньги на прокорм я тебе дал. В дороге Федор со своим десятком охранять вас будет. Доведешь обоз, отдохнешь там немного, и возвращайтесь с Федором.

— Федор! Сопроводишь обоз до поместья, два дня отдыха даю и — сюда.

— Слушаюсь, княже!

— А тебе, Тит, мой особый наказ — сбереги Набега! Обоз тронулся, и еще полчаса вытягивался из имения.

Осиротели без людей деревни: не слышалось привычного кудахтанья кур, не скрипели более вороты у колодцев, не топились печи. Дивясь наступившему безмолвию, крутились у курятников в поисках пищи вороны, отгоняя любопытную сороку; осмелели воробьи — порхали ватагами над пустующими дворами и суетились близ сараев, выискивая зернышки.

Неприятно было видеть, как затихли, словно от чумы вымерли, деревушки. И только в Охлопково продолжалась жизнь — выходили на поля холопы, да ратники круглосуточно несли службу, зорко наблюдая за окрестностями поместья и особливо — вглядываясь в дымку на горизонте с другой стороны Оки.

Наступил июнь. Поскольку дела, не терпящие отлагательства, были завершены, я решил съездить к Василисе, боярыне соседской, взяв с собой двух ратников из русинов.

Пару часов рысью, и мы — в деревне Окунево, у Куракиной. Сразу бросилось в глаза, что от былого пепелища и следа не осталось. Плотники ставили венцы из свежеошкуренных бревен, продолжая постройку новых боярских хором.

Завидела меня Василиса, вышла навстречу.

— Ой, князюшко! Рада видеть! — поклонилась в пояс. Я спешился и подошел к боярыне.

— Как здравствуешь, Василиса? Вижу, спорятся дела!

Боярыня обвела рукою новостройку:

— Вот, с Божьей помощью дом новый ставлю, еще краше прежнего будет! Приедешь на новоселье? — скользнула она по мне озорным взглядом.

Мне кажется, я немного смутился и покраснел. Мое невольное волнение не осталось незамеченным. Боярыня сделала всего-то один шажок навстречу, а сердцу вдруг отчего-то стало тесно в груди.

— А как же, боярыня, пригласишь — непременно буду, меда хмельного отопью, — ответил я с легким поклоном.

Поговорили, побалагурили.

— Боярыня, давай в сторонку отойдем, дело у меня к тебе важное.

— Я тут по соседству — временно — в избе расположилась, пока дом ладят. Может, туда и пройдем, коли дело тайное?

— Пойдем, — согласился я.

Зайдя в избу, Василиса отправила прислугу на улицу.

— Идите, отдохните покамест. Мне с князем дела решать надобно.

Сама уселась на лавку, рукой подбородок подперла:

— Слушаю, князь.

— Что ты все заладила — «князь» да «князь»! Али забыла, что меня Георгием звать?

— Не забыла, князь! Ой, прости — Георгий.

— Ты вот что, соседушка… Погоди со стройкой-то.

— Это что же так? — изумилась она. — К зиме хочу в новые хоромы перейти, тесно мне здесь ютиться. — Василиса обвела глазами избу.

— Не хочу панику поднимать раньше времени, Василиса. Однако же подозрения есть, что татары снова напасть могут.

— Ты же лихо их побил, Георгий! — беспечно махнула рукой боярыня. — И еще побьешь. — Ее глаза были полны восхищения.

— Те татары, что были, так — банда мелкая. А ноне, поговаривают, силы большие собираются. Если их пограничники не удержат, и они на Москву пойдут — как раз их путь через Коломну будет, стало быть, и через наши поместья.

— Ох, беда-то какая!

Василиса по-бабьи прикрыла рот ладошкой.

— Что же мне теперь делать? — вопрошающе смотрела она на меня.

— Отсеялась?

— А то как же!

— Собирайся сама, холопов — на подводы, и уходи. Есть где пересидеть лихое время?

— Сестра под Ярославлем замужем за боярином Замайским. К ней подамся. Думаю, не выгонит сродственницу.

— Вот и славно. Только — молчок, никому из холопов ни слова, чтобы паника не поднялась.

— А сестре?

Я передернул плечами.

— У тебя ведь пожар был?

Боярыня кивнула очевидному для нее, силясь понять, куда я клоню.

— Вот и скажи сестре — деревня вся сгорела, жить негде. Пока, мол, плотники избы ставят, пусть приютит на время.

— А что, так и скажу. Ох, князь, как же благодарна я тебе — упредил о беде. Надежный ты, мне бы мужа такого!

— Женатый я, Василиса, — ответил я тихо, глядя ей прямо в глаза.

Бедняжка! Смутившись, она растерянно посмотрела по сторонам, глаза наполнились влагой, на лице вспыхнул румянец, губы задрожали. Боярыня качнулась и, не подхвати я ее за талию, упала бы без чувств.

Руки ее внезапно обвили мою шею. От соприкосновения с пышной грудью и выступающим животиком по телу моему пошла волна тепла, нестерпимо заныло внизу.

— Ну что ты, что ты, Василисушка…

— Прости… прости… прости… — шептала она, пряча голову за моим плечом.

Не без труда — боярыня была тяжела — я подхватил ее на руки, чтобы отнести на постель. «Пусть полежит, успокоится, непросто ей без мужского плеча», — с сочувствием думал я, склонившись над лицом Василисы. Я отвел в сторону спадавший на лицо локон. Глаза ее были закрыты, но веки вздрагивали, ноздри расширились, выдавая разгоравшуюся страсть.

— Все будет хорошо, голубушка, — успокаивал я боярыню, поправляя плащ и намереваясь откланяться.

Василиса приоткрыла глаза и посмотрела на меня. О боже! В ее ожидающем взгляде было столько грусти, покорности и в то же время безнадежности своего положения, что у меня перехватило дыхание: она поняла, что я сейчас уйду.

Превозмогая себя, боярыня молча, в отчаянии, протянула руки, пытаясь что-то прошептать. Не находя во мне признаков ответа, она уронила руки, по щекам полились слезы. Василиса закрыла лицо руками, безуспешно пытаясь справиться с прорывающимся рыданием.

Видеть это было выше моих сил!

Я подошел к окну, задернул занавеску, проверил затвор на двери и, на ходу сбрасывая плащ, подошел к Василисе.

…«Да кто же выдумал столько застежек», — сердился я. Три, две, последняя… Я притронулся к упругим, покачивающимся грудям Василисы, из груди ее вырвался стон. Дальше все происходило как в угаре. Жаркая и ненасытная в любви оказалась боярыня, истосковавшаяся по мужской ласке.

И то сказать, управлять поместьем — мужская доля, здесь твердая рука и воля потребны. Хоть и удавалось боярыне с хозяйством управляться, да все равно ласки хотелось, опоры твердой.

…Мы посидели, приводя в порядок дыхание.

— Прощай князь, не знаю — свидимся ли боле. Коли татары нападут, как оно повернется? Знамо дело — государь на службу в ополчение тебя призовет, а и сам в имении не усидишь. Ты за чужими спинами отсиживаться не станешь. А удача в бою — девка переменчивая, тебе ли не знать этого.