Окись серебра - Виктория Александрова Страница 31

Хельга чуть опоздала, но София искренне была рада ей, и Хельмут тоже попытался изобразить симпатию. Однако из головы никак не выходили слова, что они в гневе бросили друг другу перед тем, как он ушёл на войну. Эти воспоминания мешали смотреть на Хельгу с былой любовью, мешали воспринимать всерьёз все её высказывания о том, как она скучала… Хельмут проскрипел зубами, предпочтя проигнорировать её вопрос о том, почему он ей не писал. Постепенно их разговор сошёл на нет, зато Хельгу смогла увлечь София. Девушки разговорились о всякой всячине, а Хельмут слушал их вполуха, кроша пальцами корочку хлеба и отправляя кусочки в рот — чисто от нечего делать.

— О, я бы с радостью познакомилась с твоим братом, — улыбнулась Хельга. — Я даже привезла ему кое-что, так, мелочь. Бедный мальчик, в его возрасте такое пережить… Должно быть, он растёт очень замкнутым?

— Было дело, — кивнула София, — но сейчас это проходит. Он потихоньку учится править, ему нравится ставить печати на всяких документах. Кстати, Хельмут, что там с Вебером, Роэль как-то подписал?

Хельмут попытался одновременно прожевать хлебную корку и ответить, но его прервала сестра:

— Подожди пока, у него рот занят. — И прыснула.

Вот чёрт.

София-то, может, не поняла, а вот Хельмут понял, почему Хельга рассмеялась. Уже почти десять лет она подкалывала его, шутила и всячески напоминала о том, чем он когда-то с ней поделился — и тем самым совершил самую ужасную ошибку в своей жизни.

Хотя сам предмет шуток ошибкой уж точно не был: Хельмут считал его важной частью своего жизненного опыта и, впрочем-то, не особо переживал. Но в глазах сестры это, видимо, было чем-то ужасно нелепым, поэтому она и шутила…

София смотрела на Хельгу недоуменно. Та просмеялась, извинилась и запила остатки смеха вином. Но Хельмут чувствовал, что расслабляться пока не стоит.

— Ладно, я сама у него узнаю… — пролепетала жена.

— Без тебя дома пусто, братец, — вздохнула Хельга. — Я и приехала-то, собственно, потому что мне там всё осточертело. Ну и потому что свадьбу пропустила: попросту невежливо с моей стороны было бы вас не поздравить. — Она зачерпнула ложкой немного супа и вылила его обратно в тарелку.

Потом Хельга и София принялись обсуждать разные пороки челяди, вопросы хозяйства и грядущую зиму. Но внезапно речь зашла о зиме прошедшей, в частности, о войне. Тогда Хельга сжала руку Софии и посмотрела на неё с таким состраданием, с каким, казалось, никогда не смотрела на Хельмута… Ах, да, точно, она же сама сказала тогда, что он — самовлюблённый мерзавец, не заслуживающий того, чтобы к нему относились по-человечески, потому что сам он по-человечески ни к кому не относится! Ладно, хорошо, пусть.

София смотрела на золовку удивлённо: то ли эти дурацкие шутки вводили её в недоумение, то ли внезапное проявление заботы… Хельга же болтала, пила вино и продолжала отпускать колкости как ни в чём не бывало. Про брата она, казалось, совсем забыла, поэтому Хельмут даже не пытался как-то разнообразить их разговор.

— В такие времена женщине тоже важно уметь за себя постоять. Даже сейчас, когда, казалось бы, всё закончено. Ты, кажется, учишься обращаться с луком? — улыбнулась Хельга, вертя в пальцах вилку.

— Да, — отозвалась София, опуская глаза. Столовая была освещена плохо, но Хельмут всё равно разглядел румянец на её щеках: похоже, без смущения его жена обойтись не могла никогда. — Хотя иногда мне кажется, что я слишком слаба для обращения с оружием…

— Ерунда! — воскликнула Хельга. — Главное, не прекращай тренировки… — Она кивнула на тарелку с посыпанным укропом картофелем. — И ешь получше.

— Что-то аппетита нет…

— Да? Может, дело в том, что мой братец постарался и немного изменил твоё положение? Я вообще-то в этом не очень разбираюсь, но всякое бывает. — Хельга хмыкнула и отпила вина.

— Кажется, тебе уже хватит, — заметил Хельмут, вздрогнув от её слов, но сестра не позволила ему забрать бокал.

София вздохнула и ничего не ответила, опустив глаза. Конечно, откуда Хельге знать, что все эти месяцы их супружеской жизни они неустанно пытались, но не получилось ни разу… Жена тревожилась, хотя и уверяла, что с лунной кровью у неё всё в порядке.

— Ладно, мы об этом потом поговорим, — улыбнулась Хельга. — И раз уж речь зашла об оружии… Ты могла бы попробовать меч. Мой братец, конечно, не настолько хорошо им владеет, но у него были тренировки с лордом Генрихом, так что…

— Мы попробуем. — Хельмут со звоном положил вилку, отодвинул стул и встал. — А сейчас простите, дамы, мне пора.

Уже выйдя за дверь и быстро шагая по коридору к себе в комнату, он понял, что совершил непоправимую ошибку. Сейчас Хельга расскажет всё Софии, и… Даже страшно представить, что тогда будет. Хельмут был уверен, что жена его возненавидит. Он почти ничего от неё не скрывал, не желая лгать и недоговаривать, но это… И теперь он лишился шанса вернуться и всё исправить — наверняка уже поздно и сестрица успела всё разболтать, а если нет, то он будет выглядеть крайне глупо, бегая туда-сюда. Поэтому самое время запереться у себя и придумать наиболее разумные объяснения.

Впрочем, какие могут быть разумные объяснения, если он просто-напросто почти десять лет назад переспал с мужчиной?

* * *

Как только Хельмут ушёл, смущённый и покрасневший, но ни капельки не похожий на разозлённого, баронесса Хельга снова рассмеялась. София же ничего не понимала: ни её странных слов, ни смеха, ни реакции Хельмута. Наверное, всё дело в их ссоре — видит Бог, это довольно серьёзная причина для его обид. Ведь неспроста же Хельга не была на их свадьбе. Неспроста Хельмут ни слова о ней не сказал. Неспроста он после окончания войны не вернулся домой, оставаясь сначала в Эори, а потом в Даррендорфе…

— И часто он так? — усмехнулась Хельга.

— Вам лучше знать, — пожала плечами София, уставившись взглядом в тарелку. Она кое-как прожевала свою порцию, совершенно не почувствовав вкуса. Остался ещё десерт, но Софии резко расхотелось есть.

— Пожалуйста, милая, на «ты», — попросила баронесса Штольц. — Я и так по сравнению с тобой себя старухой чувствую.

София внимательно оглядела Хельгу. Ей было явно не больше двадцати пяти — двадцати шести, а её природная красота и обаяние, вечно чему-то смеющийся, озорной взгляд и словно