Понсон дю Террайль - Тайны Парижа. Том 2 Страница 32

По вечерам его можно встретить в казино, в «клубе», как говорят в Бадене. Он одиноко прогуливается по большим залам, так же, как каждое утро по своему саду. Изредка он подходит к зеленому столу, который поглотил столько состояний, чести и благородных жизней.

Он бросает на стол несколько луидоров, играет короткое время и затем удаляется, даже не подумав взять свои деньги в случае выигрыша.

Вчера вечером в клубе только и говорили, что о счастье, которое сопутствует ему в игре, о котором он сам и не подозревает: пригоршня луидоров, поставленная им, сорвала банк. «Его искали, но он исчез, и один из банкометов „trente-et-quarante“ велел отнести ему домой золото и банковые билеты.

Граф каждое утро отправляется в час прибытия почты в почтамт, показывает почтмейстеру паспорт и спрашивает, нет ли писем на его имя. Чиновник выразительно говорит свое немецкое «нет» и грубо запирает форточку. Таков обычай немецких чиновников.

Однако однажды утром, — как видите, граф не может сделать шагу без того, чтобы за ним не следили невидимые глаза, — в последнюю среду, письмо, вероятно, то, которое он с таким нетерпением ждал, было ему передано. Граф, увидев почерк, изменился в лице и некоторое время не решался распечатать его. Письмо, как это мог заметить человек, как бы нечаянно проходивший в это время позади него, состояло всего из трех строк. Граф, прочитав письмо, облокотился о колонну арки, в которой была проделана форточка почтового чиновника, и чуть не упал в обморок.

Это письмо найдено в ту же ночь на письменном столе графа д'Асти. В то время, как граф спал крепким сном, с письма была снята копия, которую я, в свою очередь, переписываю вам:

«М. Г.

Я буду в Бадене в конце этого месяца. Перестаньте писать мне любовные письма, столь странные для меня и ненавистные для вас самих. Вам прекрасно известно, какая бездна разделяет нас.

Ваша жена «в глазах света»

графиня д'Асти, рожденная де Пон».

Рядом с этим письмом лежало другое, тоже распечатанное, написанное рукою графа д'Асти. Оно было написано на четырех страницах. Вы понимаете, что списать его не хватило бы времени, но смысл его можно было запомнить.

Это письмо ясно доказывает, что граф д'Асти, человек, который топтал некогда самые святые привязанности и со злым цинизмом высмеивал любовь, в настоящее время обожает свою жену, которая ненавидит и презирает его, и вы понимаете, почему.

Здесь находится еще один из тех, которых мы отметили таинственным и роковым перстом: это виконт де Р… бесчестный и несчастливый игрок, менее виновный, однако, в ваших глазах. Он часто встречается в клубе с графом д'Асти, но они старательно избегают друг друга.

Недавно виконт отправился осматривать замок Эберштейн. Он ехал один в коляске, запряженной парой. В старом замке он встретился с графом д'Асти, который ходил туда пешком. Дождь лил как из ведра, и виконт предложил графу д'Асти место в своей коляске. Граф отказался и предпочел идти пешком под проливным дождем по ужасной дороге. Эти люди всячески избегают встречаться.

Виконт много играет, и ему «везет», как выражаются на этом ужасном жаргоне зеленых столов. Он поправляет то миллионное наследство, которое он получил в Шотландии и которое уже трещит по всем швам.

Таково, сударыня, положение дел. Наконец, я должен заметить, что так как сезон только еще начинается, то в Бадене почти совсем нет или очень мало французов, а есть кое-кто из русских и несколько англичан. Всюду встречаешь и слышишь одних немцев.

Жду ваших приказаний.

Герман».

Прочитав это длинное послание, Дама в черной перчатке украдкой взглянула на Армана, скакавшего рядом с дверцей кареты на своем Роб-Рое, который был весь покрыт пеной. Вдали уже виднелись белые домики Виллемобля, первой почтовой станции по дороге из Парижа.

— Вот человек, — прошептала молодая женщина, глядя на Армана, — о котором я не думала час назад и который сделается живым орудием моей мести, пока сам не станет жертвой. Он любит меня и потому будет рабски послушен мне.

Пока на станции отпрягали лошадей у кареты, пока из конюшни выводили свежих и одевались кучера, Дама в черной перчатке сделала знак своему выездному лакею, сидевшему на козлах. Лакей сошел и взял под уздцы лошадь Армана, который, заметив, что молодая женщина сделала ему знак, соскочил на землю и сел в карету.

— Послушайте, — сказала молодая женщина с оттенком грусти в голосе, который делал в глазах Армана эту женщину самой таинственной и несчастной в мире, — я тороплюсь и не могу пускаться с вами в длинные объяснения.

— Говорите, сударыня, я слушаю вас.

— Вы утверждаете, что любите меня.

— О, если вам нужна моя жизнь…

— И если бы мне понадобилось, чтобы вы последовали за мной хотя бы на край света…

— Я последую за вами.

— Не спрашивая, зачем?

— Без всяких рассуждений!

— А если бы я попросила вас дать мне клятву?

— Приказывайте.

— Поклянетесь ли вы мне в безусловном повиновении, без возражений, без малейших объяснений, хотя бы мое поведение казалось вам странным… отвратительным.

— Клянусь вам!

— Хорошо. В таком случае отправьте вашу лошадь обратно в Париж и следуйте за мною. Быть может, я полюблю вас когда-нибудь.

Арман был вне себя от счастья. Он уже забыл Париж, отца и Фульмен, которые ждали его в это время. Он забыл всех, всю вселенную. Она была рядом с ним, она позволяла ему следовать за ней… Он видел ее, он был близ нее…

Арман написал Фульмен, отдал лошадь почтальону, приказав отвести ее в Париж, и занял место рядом с Дамой в черной перчатке. Карета помчалась во весь опор.

XVII

Неделю спустя после описанных нами событий человек лет сорока, ведя за руку хорошенькую маленькую девочку, прогуливался по дороге, которая шла к Бадену от немецкой деревушки д'Оос, находящейся на незначительном расстоянии от названного города. Одетый в элегантный утренний костюм, в серой шляпе на голове, этот человек, по-видимому, принадлежал к фешенебельному обществу. Ребенок, которого он держал за руку, болтал без умолку, ежеминутно спрашивая: «Разве мама не приедет?»

Отец — это был отец ребенка — едва отвечал и, казалось, сам испытывал сильное беспокойство. Всматриваясь в даль, где белела и извивалась дорога по веселой цветущей долине, которая тянется от последних отрогов Шварцвальда до берегов Рейна, этот человек, казалось, явился сюда, точно влюбленный на свидание. Он то смотрел на часы и находил, что страсбургский дилижанс — железных дорог в то время еще не существовало — опоздал; то думал, что ему неверно сказали час прибытия дилижанса, то заботливо оглядывал маленькие запыленные ножки ребенка и собирался направиться домой.