Валерий Елманов - Не хочу быть полководцем Страница 32

– Погоди с иконами, – остановил я его. – И без того верю. Ты ж верно сказал – ежели по судебнику царскому мы с тобой оба виноваты, выходит, лучше нам слово свое сдержать, чтоб никто не дознался. Лучше пошли к Тимохе людей, помирает ведь. Да бабку, что меня лечила, тоже надо бы. Совсем ему худо, как бы в эту же ночь богу душу не отдал.

Старушка-травница по прозвищу Вороба подоспела как нельзя вовремя – Тимоха был уже без сознания. Глядя на ее шуструю возню с умирающим парнем – ни одного движения впустую, – я про себя отметил, что бабку не зря окрестили по имени проворной птички. Все движения ее были не только быстры, но и точны – иной молодухе впору позавидовать. Позже, правда, я случайно узнал, что Вороба – это не воробей, а снарядик для размотки пряжи с веретена, выглядевший как широкая двойная крестовина, вращающаяся на своей оси. Впрочем, какая разница – это ей тоже подходило.

– Ежели бы до утра не позвали, – устало заявила она мне на следующий день, – нипочем бы не поспела подсобить, а ныне что ж, вскорости и взбрыкивать учнет. Тока в другой раз не больно-то утруждайтесь – ему теперь и половины полученного с излихом. – И она, неодобрительно поглядев на меня, поплелась спать на печку.

У Тимохи и впрямь оказалось богатырское здоровье – через день он уже пришел в себя. Правда, первое, что заявил мне Серьга, открыв глаза, было непримиримое:

– Все одно сбегу.

– Сбежишь, сбежишь, – согласился я, не став спорить.

В последующие пару дней я ему тоже старался не возражать, либо уклоняясь от ответа, либо вообще соглашаясь с его планами на будущее. Начинать разговор с бухты-барахты мне не хотелось, да и некуда спешить. Еще через день тот начал вставать на ноги и потихоньку брел к крыльцу, подолгу с наслаждением вдыхая в себя морозный воздух, которым веяло, как он почему-то решил, именно с Дона. Не иначе как вдохновлялся.

Так длилось пять дней, а на шестой я пришел к выводу, что больше откладывать откровенный разговор ни к чему, ибо чревато. Дело в том, что Вороба, перестилавшая его постель и перетряхивавшая слежавшуюся подушку, задела лавку, на которой спал Тимоха, и из-под соломенного тюфяка на пол с глухим стуком брякнулся небольшой холщовый мешочек. Я был рядом. Подняв его и заглянув вовнутрь, оставалось только присвистнуть: всего за пять дней Серьга исхитрился не просто достать емкость для хранения продуктов в дороге, но и изрядно набить ее сухарями – взвешенный хоть и на глазок мешочек явно тянул на килограмм, если не на полтора. Получалось, что оттягивать беседу ни к чему, иначе говорить станет не с кем.

Когда Тимоха вернулся со своей прогулки, я жестом указал ему на лавку возле стола, сам уселся напротив и, ни слова не говоря, вывалил перед ним содержимое мешка.

– Твое? – спросил обличительно.

– А тебе, фрязин, что за печаль? – с усмешкой поинтересовался Серьга вместо ответа.

– Да как сказать, – пожал я плечами. – Пришлось мне тут за тебя поручиться перед Борисом Федоровичем, что ты не сбежишь…

– Напрасно, – перебил он. – Надобно было допрежь меня о том спросить, а я такого слова нипочем бы не дал.

– Вот и Борис Федорович сказал, что напрасно, – согласился я. – Говорит, коль ты в него так веришь, то, ежели что, отдашь мне своего Андрюху Апостола, а сам этого забирай. Тебя то есть.

– Так Апостол при тебе? – несказанно удивился Тимоха.

– При мне, при мне, – подтвердил я. – В холопах он у меня ныне.

– Повидаться бы, – протянул Тимоха.

– О том после поговорим, к тому же хворый он, – отмахнулся я. – Пока речь о тебе. Словом, я не просто за тебя поручился, а совершил обмен.

– Выходит, мне теперь от тебя бежать? – прищурился Серьга.

Взгляд его сразу же изменился. Теперь Тимоха смотрел на меня оценивающе. Спустя минуту, придя к каким-то выводам, причем приятным для себя, он весело заулыбался и откровенно заявил:

– Прогадал ты, фрязин, с меной-то.

– Как знать, – уклончиво заметил я. – Если ты сбежишь, то Борис Федорович по своей душевной доброте может мне Андрюху и вернуть, тем более что грамотки мы с ним на обмен не составили. Вот только плох ныне Апостол, раны у него тяжкие, еле ноги волочит, а мне вскорости в Москву катить – не выдержать ему дороги, помрет в пути.

– За что ты его так? – насупился Серьга. – За прежнее мстишь? Так он же вернул что мог.

– Это не я – тати постарались, – пояснил я. – Вороба сказывала, его еще пару-тройку месяцев трогать нельзя, иначе растрясет. Вот и думай теперь. А коль решишь бежать, мешать не стану. Жаль, конечно, Андрюху – славный он малый, простая душа. Но и мне деваться некуда, придется брать с собой.

И вышел. Получалось что-то вроде проверки «на вшивость» – если ему наплевать на Апостола, то он не даст обещания, что не сбежит. Ну что ж, такой Тимоха и нам без надобности. Ну а коль согласится, значит, и мне можно на него положиться. Серьга дал слово, но… только на три месяца, а потому я его не принял, решив ковать железо, пока горячо. Так и заявил ему:

– Не пойдет. Выходит, через три месяца ты от меня фьють и поминай как звали, а я опять останусь без человека. Да и Апостол может к этому времени не выздороветь, мало ли.

– А что же делать? – расстроился Тимоха.

– Соглашайся на полгода, – предложил я, – а лучше на год, для надежности. Хотя в такое время катить на Дон – конь надорвется. Там ведь зимой снега почти нет, зато грязи – твой жеребец уйдет в нее по самые бабки. Ладно, хватит с тебя и до середины следующего лета.

– А кто тебе сказал, фрязин, что я на коне буду? – горько усмехнулся Тимоха. – Серебра у меня на него нет, а красть – сызмальства таким не занимался.

– О коне и говорить нечего, – отмахнулся я, будто речь шла о чем-то сто раз обговоренном и давно решенном, только Серьга об этом позабыл. – Неужто твоя служба у меня коня не стоит? Само собой. И второго получишь – без сменной лошади в степи нельзя.

– Ты что, фрязин, всерьез?! – не поверил он.

– Я не просто фрязин, но фряжский князь Константин Юрьевич из славного рода Монтекки, – строго заметил я. – А князю нарушать свое слово все одно что рожей в грязь окунуться, даже хлеще. Ее-то отмыть недолго, а чем с души ложь смоешь? Потому и слово мое так же крепко, как и твое.

– Стало быть, за то, что я у тебя послужу до следующего лета в холопах… – задумчиво протянул Тимоха, но я не дал ему договорить.

– Не в холопах – в стременных, а это куда выше. Что-то вроде помощника, не меньше. Ну и тягот побольше, не без того. Тут не только еду приготовить да платье вычистить и в доме прибрать, но и все прочее. Холоп – он лишь коня подводит да сесть помогает, а стременной в битве еще и спину прикрывает, ежели бой завязывается. – И посоветовал, глядя в разгоревшиеся от таких обещаний глаза Серьги: – Ты подумай как следует. У меня на службе всякое может случиться, поэтому если боишься, то…