Мария Шиповская - Сокровища Королевского замка Страница 32

Меховский сидел за столом, разложив перед собой картотеку, состоящую из картонных карточек всевозможного размера, он что-то переписывал, вносил исправления в свои заметки и, казалось, находился за тридевять земель от Рынка с разыгравшейся там недавно грозной сценой.

В комнату вошел все тот же великан, неся на подносе, терявшемся в его руках, чашки с чаем.

— И какой леший принес вас на Рынок, пан хранитель? Если бы не вы, я бы свернул этим швабам шеи, и баста!

— Я не хранитель, дорогой Антосяк, я всего лишь его заместитель, — рассмеялся Меховский. И добавил уже серьезно. — Хорошо, что я вас увидел из этого окошка и вовремя прибежал. Иногда стоит задуматься, не придется ли за эти четыре шеи расплачиваться жителям целого района.

— Ну, ладно, ладно, — бурчал Антосяк, направляясь к дверям.

Меховский посмотрел ему вслед и, когда великан вышел из комнаты, сказал:

— Наш пан Богуслав редкий, неоценимый человек, достойный удивления и восхищения, но не всегда осторожный, особенно, если подшофе. Как-то, помнится, в таком виде он вышел на Рынок, прямо на Замковую площадь, распевая патриотические песни и угрожая: «Мы найдем на немцев управу». Как человек, обладающий незаурядной силой, он много раз принимал участие в различного рода акциях, направленных против немцев…

Пан Зыгмунт, употребив абстрактное слово «акция», не пояснил, что Антосяк участвовал в ликвидации немцев, которых нелегкая занесла на Старое Място; в своей комнате Антосяк хранил отобранное у них оружие.

Станислав, в свою очередь, не сказал, что знает о хранящемся в подвалах дома Барычков складе оружия, завезенного сюда в последние дни сентября 1939 года. Его брал туда с собой как помощника знакомый оружейник, которого время от времени пускали на склад — чистить и смазывать маслом оружие.

Они не говорили об этом. Хотя каждый из них знал о складе. И так в Варшаве было повсюду. Люди старались соблюдать правила конспирации, и лишь когда они находились в кругу своих, близких, стена молчания рушилась. Высказанные вести создавали прочную нить, соединяющую людей в единое целое, несмотря на существующие между ними бесчисленные различия. Как в полноценном живом организме не было ничего, что существовало бы само по себе. Одно дело подкреплялось другим. Мужество поддерживалось мужеством. Вопреки угрозе смерти, в жилах струилась живая кровь — информации, чувств, надежды.

Станислав поднес чашку к губам. С удовольствием поглядел на нее. Форма ее напоминала только что распустившийся цветок, на чистой, глубокой синеве поблескивали тонкие линии позолоты.

— Вы у нас почетный гость, — сказал хозяин, — раз уж сам Антосяк предлагает вам напиться чаю, да еще из наших лучших фарфоровых чашек… Впрочем, за напиток прошу прощения. Чем хата богата… Наша богата только вот этими травами…

— Все же это куда лучше, чем мелко натертая и подсушенная на сковородке свекла, из которой моя сестра готовит «чай», — рассмеялся Станислав.

Он умолк. Молча пил зеленоватый напиток.

С чего начать? Как сказать Зыгмунту Меховскому о том, что его сюда привело? Знают они друг о друге много, но постоянных контактов нет.

Спросить прямо, поддерживает ли Меховский связь с руководителями движения за защиту культуры и знает ли он, куда следует отнести фотографии?.. Нет, не годится.

А может, спросить Меховского, правда ли, что он в первую оккупационную зиму сам делал такие снимки и что с ними сталось?..

Такой вопрос тоже задать нелегко.

Молчание нарушил Меховский:

— Из Освенцима пришло известие о гибели хранителя нашего Музея Антония Вечоркевича… Слухи об этом ходили уже несколько месяцев, но мы все еще строили иллюзии. Какой это был человек! Историк искусства с прямо-таки гениальной интуицией. Великолепный организатор. Честнейший патриот. Смелый до безрассудства. Активный деятель подпольного движения, при этом необыкновенно удачливый и всегда расположенный к людям, веселый, обаятельный, легкий. А сколько он успевал… встречи, передача и хранение нелегальных материалов — короче, всего «трефного»… И все обходилось. Катастрофа случилась из-за каких-то случайных материалов, то ли присланных из Радома, то ли для Радома предназначенных. Его взяли. Пытали в гестапо, в Варшаве и в Радоме. Он никого не выдал. А теперь из Освенцима пришла урна с его прахом.

— Его арестовали в прошлом году?

— Да. Сделали тщательный обыск, даже печи разобрали. К счастью для Музея, его квартира была во флигеле, так же, впрочем, как и у других служащих, скажем, у пана Богуслава. Из флигеля нет прямых ходов в Музей. Мы сумели пока что как-то защитить, отстоять наше учреждение. Но еще раз обращать внимание властей на Музей Старой Варшавы небезопасно, последствия могут быть трагическими не только для нас…

«…но прежде всего для того, что здесь хранится», — мысленно добавил Станислав.

Каменный дом Барычков был в тридцатые годы приобретен Городским управлением у Общества по охране памятников старины, к нему были присоединены еще два соседних дома, раньше принадлежавшие частным лицам. Осенью 1939 года тут должно было состояться открытие Музея Старой Варшавы. В залах были представлены собранные энтузиастами-любителями и знатоками искусства коллекции, знакомящие жителей Варшавы с прошлым любимого города.

По счастливой случайности, здания эти уцелели во время воздушных налетов и пожаров. Но никто не знал, что принесет будущее.

Можно ли добавлять к чужому грузу еще и свой, можно ли обременять людей, у которых и так столько тяжелых, пока еще неразрешенных проблем? Не станут ли негативы, сделанные сейчас в Замке, той пресловутой, переполнившей чашу каплей, как стал катастрофой для хранителя Вечоркевича случайный контакт со связисткой из Радома?

Несмотря на все свои колебания, Станислав хотел было уже заговорить о негативах, как вдруг ему пришла в голову новая идея.

Он спросил:

— Существовало ли до войны Центральное бюро инвентаризации памятников польского искусства?

— Да.

— Там готовили документацию различных старинных объектов, в том числе и Королевского замка в Варшаве? Хранились ли в нем чертежи, иконография, картотеки, каталоги, оттиски и негативы большого формата?

— Тогда возможно ли, как мне говорили, что все сохранилось?

— Мне ничего об этом неизвестно, — поспешно ответил Меховский.

— Однако не так давно, на семинаре по истории искусства, нам показывали несколько негативов, на которых были запечатлены старинные здания, уничтоженные в тридцать девятом году, негативы находились в конвертах, принадлежащих бюро…