Александр Дюма - Графиня Монте-Кристо Страница 32

Матери, Урсула, иногда молодеют прямо на глазах. Когда мать любит свое дитя, она сама становится ребенком, когда укачивает дочь, то снова становится девочкой, когда забавляет ее, превращается в девушку, а когда заставляет дочь улыбаться, то становится ее ровесницей.

После обеда матушка стала печальной. Она представила мне мою камеристку по имени Потель, но в первый вечер услуг ее не потребовалось, ибо матушка решила сама помочь мне раздеться.

Когда я легла в постель, матушка села в кресло у изголовья кровати.

— Киприенна, мы с тобой еще не говорили об отце. Что ты о нем думаешь, дитя мое?

— Думаю, матушка, что люблю и уважаю его всем сердцем.

— Хорошо, Киприенна, — продолжала матушка, — люби его нежно, ибо и он любит тебя по-своему. Уважай его, ибо это один из благороднейших людей, которых тебе суждено будет встретить в жизни, и если обнаружишь в нем какие-то недостатки, то не спеши судить слишком строго, ибо твой приговор может отразиться на другом близком тебе человеке. Слушайся его во всем, дочь моя, ибо он дважды является господином твоей судьбы.

Как отец он имеет право принимать решения, кроме того я давно уже уступила ему всю власть над тобой. Я не могу, я не осмеливаюсь командовать тобой, а хочу лишь… — тут она внезапно замолчала и потом тихо добавила, — чтобы ты любила меня…

Так вот в чем заключается тайна, о которой мы с тобой догадывались в монастыре! Что-то разделяет моих родителей, но разве могу я быть тут судьей? Нет, лучше мне никогда ничего не знать об их разногласиях. Разве не лучше будет постараться примирить их, выполнив тем самым дочерний долг любви к родителям? Мне удалось уже завоевать любовь матери, надеюсь, со стороны отца тоже не встретится непреодолимых препятствий.

Когда моя мать уже собралась было идти к себе, в дверь тихо постучали. Мать встала и открыла ее.

— Это ты? — с удивлением воскликнула она.

— Могу ли я войти? — послышался голос отца. — Как, ты уже в постели? Извини, Ортанс, но мне нужно поговорить несколько минут с дочерью, ведь ты провела с ней почти весь день.

Матушка была так удивлена, что ничего не ответила ему.

— Собственно говоря, — продолжал отец, — Киприенна столько же моя дочь, сколько и твоя.

Усевшись у изголовья кровати, он обратился ко мне.

— Ну, как тебе здесь понравилось? Лучше, чем в монастыре, не так ли? Как нам заставить ее позабыть про монахинь, Ортанс? Модистка будет здесь уже завтра, если не ошибаюсь?

— Завтра, Лоредан, — ответила матушка.

— Отлично! — воскликнул отец.

Он еще долго говорил в том же духе, выказывая много заботы обо мне, но речи его показались мне слишком свободны. Нежный спокойный тон матери нравился мне гораздо больше всех его остроумных замечаний.

Наконец он заметил, что мне хочется спать и удалился вместе с матушкой.

Я быстро задремала, но слова эти продолжали звучать у меня в ушах:

— Как нам заставить ее забыть про монастырь?

И только тут мне пришло в голову, что я и так уже забыла его. Я забыла помолиться. Быстро выскочив из постели, я опустилась на колени и помолилась за тебя, Урсула, за добрых сестер, за мою нежную печальную матушку, за отца и за себя.

— Это принесет мне несчастье, — невольно подумалось мне, — ведь в первую же ночь в отцовском доме я чуть не забыла помолиться и возблагодарить Господа Бога за Его доброту ко мне!

ГЛАВА IV

Самый богатый и честный человек во Франции

(Из голубого дневника)

На следующее утро меня разбудила моя камеристка. В тот момент, когда я открыла глаза, она прибиралась в комнате, двигаясь бесшумно, как тень. Она думала, что я еще сплю и я воспользовалась этим, чтобы внимательнее рассмотреть ее.

Она мне очень понравилась. Это была маленькая женщина лет сорока, быстрая, как белка, и искусная, как настоящая фея. Кажется, жизнь ее в прошлом была очень несчастлива, но поскольку моя добрая матушка запретила мне расспрашивать эту женщину, я постараюсь сдержать свое любопытство.

Я громко вздохнула, чтобы дать ей понять, что проснулась.

Потель немедленно поспешила ко мне.

— Не угодно ли чего-нибудь, мадемуазель? — вежливо осведомилась она. — Угодно ли вам встать? Может быть, раздвинуть шторы?

Мадемуазель выпрыгнула из постели по старой монастырской привычке и сама занялась своим туалетом.

Однако когда мне потребовалось причесаться, Потель умело справилась с этой задачей.

Причесывая меня, Потель постоянно говорила о матушке, называя ее святой и ангелом, вызывавшим всеобщую любовь и восхищение.

Можешь представить, как приятно было мне все это слушать. Она понравилась мне еще больше, стоило мне только узнать, как она любит мою мать.

Не успела я одеться, как в дверь робко постучали. Потель вышла в коридор, но тут же вернулась.

— Мадемуазель, господин граф желает знать, не может ли он увидеться с вами. Он ждет вас в гостиной.

Поспешив туда, я застала отца смотрящим в окно. Взгляд его был рассеян, а на лбу собрались морщины. Услышав шелест моего платья, он обернулся. Хмурое выражение исчезло с его лица, на котором вновь появилась вчерашняя улыбка.

— Доброе утро, Кипри, — сказал он, — я хочу, чтобы ты пригласила меня к завтраку. Хочешь, чтобы я стал твоим гостем?

— Конечно, папа, с удовольствием, раз вы этого хотите.

Отец позвонил в колокольчик и Потель внесла на подносе завтрак — молоко, масло, кекс и шоколад.

Поставив поднос на стол, Потель остановилась в ожидании дальнейших приказаний.

— Мы позаботимся о себе сами, — с улыбкой сказал отец, — или, лучше сказать, я сам поухаживаю за тобой, ибо мне надо тебе кое-что сказать.

Слова эти относились скорее к Потель, чем ко мне, ибо она, сделав реверанс, тотчас удалилась из комнаты.

— Дорогая Киприенна, — продолжал отец после ее ухода, — тебе придется войти в совершенно новый для тебя мир, поэтому, я должен подготовить тебя к твоему дебюту, чтобы ты не показалась неловкой.

Я сочла нужным промолчать и отец снова заговорил:

— Дело не в том, как ты одеваешься; прежде всего ты должна знать тех людей, с кем тебе придется познакомиться и общаться, с тем чтобы не обмануться на их счет. Что касается дам и девушек твоего возраста, то на этот счет твоя мать просветит тебя гораздо лучше меня. Поэтому я буду говорить только о тех мужчинах, которых ты здесь встретишь, то есть о наших знакомых и друзьях.

И тут он перечислил огромный список дипломатов, генералов, художников и многих других, причем был так весел и остроумен, что я буквально умирала со смеху. Иногда он прерывал свой рассказ замечаниями следующего рода: