Александр Кердан - Камень духов Страница 32

Затерянный среди гор каньон получил свое название не случайно. Когда-то здесь жили бледнолицые гамбусино – собиратели желтых камней, которые они ценят выше жизни. Никто не знает, что случилось в каньоне. Наверное, кому-то из бледнолицых повезло – он нашел россыпь таких камней. Тогда другие убили его, а потом перессорились, не сумев поделить добычу. Никто из них не вернулся из ущелья. Индейцы-охотники, забредшие в каньон, обнаружили там истлевшие трупы да разбросанные по полу бревенчатой хижины желтые камешки. Потом в ущелье долго никто не показывался. Краснокожие, посчитав это место пристанищем злых духов, обходили его стороной, а остальные ничего не знали о нем.

Однажды в каньоне случайно оказался кто-то из бушхедеров. Уединенное и недоступное чужим глазам ущелье так понравилось ему, что он рассказал о нем вожаку – предшественнику Помпонио. Тот решил устроить здесь убежище, в котором можно было бы скрыться от погони и отдохнуть, не страшась внезапного нападения. Помпонио не бывал здесь с той поры, когда вместе со своей шайкой попал в засаду «твердогрудых». Но сегодня он почему-то был уверен, что найдет в каньоне кого-нибудь из старых знакомых…

Остановившись только однажды, чтобы напиться из попавшегося на пути ручейка, индеец достиг ущелья еще засветло. Впрочем, в каньоне даже в полдень стоял полумрак, поэтому, находясь здесь, трудно было сказать, как высоко стоит солнце. Лучи проникали только в самый дальний конец ущелья, где оно было чуть пошире и образовывало нечто похожее на плетеный индейский сосуд: узкая горловина и плоское, широкое дно. Там и была расположена хижина, некогда построенная гамбусино, а потом наспех подлатанная новыми хозяевами. Сложенная из почерневших от времени бревен чаги, она притулилась своей задней стенкой к отвесной скале и глядела на подступы к ней тремя окнами-щелями. Такое положение хижины делало ее чем-то вроде крепости, которую могли легко удерживать несколько метких стрелков. К этой хижине и направлялся индеец.

Помпонио спешился у входа в ущелье и повел мустанга на поводу, стараясь двигаться осторожно, хотя знал, что незаметно подобраться к приюту бушхедеров невозможно. Любой звук здесь усиливался эхом, и если в хижине сейчас кто-то был, то он уже непременно знал о появлении гостя.

И верно, стоило индейцу приблизиться к бунгало на расстояние выстрела, как зычный окрик, многократно повторенный эхом, остановил его:

– Карамба! А ну, стой! Еще шаг, и я продырявлю твою башку, приятель!

По голосу Помпонио сразу узнал Хиля Луиса, примкнувшего к его шайке несколько весен назад, и решил поддразнить его:

– Лу! Ты не попадешь даже в мустанга, не то что в мою голову…

Хиль Луис, хоть и служил когда-то у «твердогрудых» и гордо именовал себя сержантом, на самом деле был стрелком никудышным. Правда, этот недостаток он вполне возмещал тем, что отлично держался в седле и ловко орудовал длинным ножом, который по старой памяти всегда носил у пояса. Однако на замечания, подобные тому, какое только что высказал Помпонио, бывший сержант всегда сильно обижался и даже лез в драку. Похоже, и сейчас он не остался равнодушным.

– А мы это проверим, – рыкнул сержант, и до слуха индейца донесся щелчок взводимого курка.

– Хорошо, – продолжал Помпонио, – стреляй, только сделай поправку на ветер, а то придется искать твою пулю у входа в каньон!

Никакого ветра в ущелье не было, и последние слова Помпонио разозлили Луиса еще больше.

– Ну, пеняй на себя!

Помпонио успел отпрянуть в сторону, пуля ударилась о скалу на расстоянии вытянутой руки от его головы. Базальтовые крошки долетели до индейца. Затянувшийся розыгрыш мог стать небезопасным, и все же Помпонио не удержался:

– Ты делаешь успехи, Лу! Со дня нашей последней встречи ты, похоже, научился отличать, где у твоей «стреляющей палки» мушка, а где приклад…

– Да кто ты, черт тебя побери? Отвечай! – уже не так уверенно отозвался Хиль Луис.

– Спроси об этом свою простреленную задницу… – дал наконец сержанту зацепку бывший вожак шайки.

О том, что у Лу прострелена левая ягодица (эту рану он заработал еще до появления у бушхедеров), знали только несколько его дружков-разбойников да одна-две гулящие девки в Монтерее. А поскольку Хилю Луису было известно, что из всех его сотоварищей после памятной встречи с рейтарами уцелели только он сам и оглушенный Помпонио, мужской голос, напомнивший о скрытой от постороннего взгляда ране, мог принадлежать только одному человеку. Все эти сложные умозаключения, очевидно, нелегко дались бывшему сержанту. Помпонио даже показалось, что он видит, как Лу чешет свой угловатый затылок. Прошло время, прежде чем Хиль Луис привел свои мысли в порядок:

– Неужели это ты, чиф? – Он всегда называл вожака на американский манер.

– Наконец-то Маниту открыл тебе глаза, Лу! Иди сюда, я обниму тебя, мой бледнолицый брат…

Косолапый, как все кавалеристы, Хиль Луис и без приглашения уже спешил навстречу. Его черные глазки под косматыми бровями лучились радостью и миролюбием.

– Я и не чаял увидеть тебя живым, чиф…

– Я тебя тоже, Лу. Ну, расскажи, как ты? Кто еще живой?

– Не хочу тебя огорчать, чиф, – поник головой Хиль Луис, – но больше никто не вернулся в Гиблое ущелье. Рейтары перебили всех…

– А как уцелел ты?

– Это долгая история. Пойдем в бунгало, я угощу тебя куропаткой. До полудня подстрелил пару штук…

Помпонио покосился на сержанта, сомневаясь в способности того добыть такую дичь, но ничего не сказал.

Они двинулись к хижине. У коновязи, почуяв приближение другого скакуна, заржал поджарый конь Луиса. Помпонио потрепал его по холке, потом привязал рядом своего мустанга и вслед за сержантом вошел в бунгало. Здесь ничего не изменилось. Те же прокопченные, подернутые паутиной стены, тот же сооруженный из жердей стол, та же горка глиняных плошек на нем, а на полу – вытертые до проплешин бизоньи шкуры. В дальнем углу – очаг, над ним прямо в бревенчатой крыше прорублено отверстие для дыма. На вертеле над углями – куропатка, запах которой напомнил Помпонио, что он давно уже ничего не ел.

Прислонив ружья к стене, они приступили к трапезе. Сержант устроился за столом на единственном стуле, похожем на чурбак с низкой спинкой, индеец сел на шкуру, поджав босые запыленные ноги. Куропатка, истекающая соком, была разорвана на две части. Каждому досталось по куску черствой маисовой лепешки и пучку зелени, напоминающей салат. Ели молча, поглядывая друг на друга, как звери, расправляющиеся с добычей. Белый жевал торопливо, перемалывая косточки желтыми клыками. Краснокожий, несмотря на голод, ел медленно, вытирая жирные пальцы о полы грязной тальи.