Лев Никулин - Дипломатическая тайна Страница 33

Четкие подписи:

“Председатель совета министров независимого Гюлистана Мирза Мухамед Ол Мольк.

Сэр Роберт Кетль — королевский посол в Гюлистане”.

Что же произошло?…

Майор Герд говорит глухо и бессвязно.

— Они не могли получить документ из Москвы… Никто не приезжал из России ни тайно, ни явно… Это невероятно… Перси Гифт…

Однако сэр Роберт Кетль потрясает смятой газетой…

Вдруг Герд выпрямляется, как пружина, и бледнеет от одной неожиданной и страшной мысли. Затем он думает вслух, ужасаясь и покрываясь потом:

— Может быть… мы были обмануты. Документ был у них в руках, они берегли его и в подходящий момент…

Наконец он мучительным усилием овладевает собой и почти спокойно развивает свою мысль дальше:

— История с телефонным проводом могла быть раскрыта. Вместо того чтобы просто перерезать проволоку, они могли снабжать нас ложной информацией. Таким образом, они заставили нас искать документ в Москве в то время, как они подготовляли здесь эффект…

Это ужасно!… Неужели им думаете?

— А войска на южной границе? Мне показалось подозрительным — почему перевал Сенгн… Допустим, они хотели перебросить сюда какие-нибудь шайки. Сенги — единственные ворота из южной области, это путь к Мирату… Но, может быть, им нужно было убрать из Мирата две гвардейские дивизии… И это ловкий ход… Неужели эти дикари способны на такую игру?…

Сэр Роберт Кетль останавливает поток ругательств…

— Послушайте, Герд! — он потрясает газетой. — Но ведь это — начало революции! Документ и идиотское совпадение — убийство Омара…

— Это дело старого осла Али-Мухамеда… Идиот!

— Ответьте мне на вопрос… Что все это значит?… Неужели?…

И в ту секунду, когда майор Герд с судорожно сжатыми зубами сидит в кресле против сэра Роберта Кетля в белой с синими полосами пижаме, забыв все правила дипломатической иерархии и этикет джентльменов, дверь громко хлопает, и на пороге появляется молодой человек в белом, выпачканном грязью костюме, с растрепанной прической, один из полудюжины вторых секретарей.

— Мухаджерины ворвались в город!… Идет бой у арсенала!… На базаре карету королевского посольства забросали грязью…

Несколько секунд мертвого молчания, которое завершают гулкие пушечные удары где-то вблизи. Долго дребезжат стекла, и все трое застывают, как в столбняке.

Началось ночью, когда четверо с виду дервишей и нищих убили Омара Эль Афгани у ворот законодательного собрания. Этот человек не знал страха, может быть, потому, что был слишком занят и мало думал о себе в эти дни. Наконец можно ли ждать смерти накануне победы? Победа была в воздухе, в ветре из пустыни, в шепоте уличной толпы.

После речи в парламенте он был обречен. У Мирзы Али-Мухамеда политические соображения отошли на второй план. Теперь Омар эль Афгани был его личным врагом. Можно ли себе отказать в мести? В первый раз за сорок лет человек осмелился оскорбить Мирзу Али-Мухамеда на глазах у тысячи человек в законодательном собрании. Этот человек должен был умереть. И он умер в тот момент, когда торопился к друзьям.

Его единственный спутник-юноша, оставив тело на ступенях дворца законодательного собрания, бежал! Вокруг были тысячи проклинающих, призывающих к мести, неистовствующих. И когда юноша, добежав до лагеря мухаджеринов, задыхаясь, кричал об убийстве, толпа, окружавшая тело, камнями и палками разогнала полицейский отряд и через весь город несла окровавленный труп того, кто был первым трибуном и любимым вождем Гюлистана.

Один “американец” сохранял спокойствие в минуту, когда весть об убийстве подняла весь лагерь. И потом все вспоминали, что именно он остановил десятитысячную безоружную толпу, которая бросилась к кварталу министерств, выбрал из толпы самых здоровых и сильных, роздал им лишнее оружие в лагере и на рассвете направил их вместе с восемьюстами мухаджеринов на штурм арсенала.

Пока полиция разгоняла стаи мальчишек, забрасывающих грязью и камнями дом Мирзы Али-Муха-меда, мухаджерины бросились к воротам арсенала. Дворцовый караул встретил их огнем, но пулеметы опоздали на несколько секунд. Те, кто бывал в пограничных войнах, знают, что сколько бы ни было автоматических ружей и пулеметов, атакующих нельзя остановить, если первый вал исступленных, полуголых, вооруженных одними треугольными ножами, хотя и поредевший наполовину, набежит на пулеметчиков. Дворцовый караул был изрублен у самых ворот. Те, которые первыми вбежали в квадратный двор арсенала, легли от пуль, летевших из окон и с крыш. Другие, следом за ними, уже лезли, как ящерицы, на стены, сбивали ржавые запоры с дверей, вязанками выносили ружья и рассыпали патроны на мощенный каменными плитами двор.

Вокруг арсенала клокотала толпа, яростная, решительная, ожесточенная первой кровью. В узких уличках базаров они встречали слабое сопротивление растерявшихся полицейских, но дальше по дороге к кварталу министерств их встретил первый, жестокий и меткий огонь. Загромождая улицы, как гигантские крабы, стояли бронированные машины и методически расстреливали всех показывавшихся на повороте. Отряды рабочих оружейного завода пытались обойти узкими, доступными только пешеходам переулками, но рассеялись, потому что каждый переулок замыкался пулеметчиками.

Из восьми тысяч надежнейших людей революционного комитета в эти полчаса легли сотни. Был миг перелома, когда десятки тысяч, втянутые в восстание смертью Омара эль Афгани и разоблачениями, сделанными “Свободой Полистана”, могли поколебаться.

До сих пор не было вестей от Меджида, которого послали в артиллерийские казармы.

“Американец” собрал вокруг себя несколько человек, умевших обращаться с пулеметами, и двинулся к броневым машинам. По ступеням горбатых переулков, в лабиринте ниш, глиняных галерей они тащили лязгающие тяжелые пулеметы, пробираясь на плоские крыши. Отсюда они увидели весь бой, сеть переулков и улиц, грохочущих выстрелами, и мраморные белые дворцы министерств. Они увидели баррикады трупов на поворотах улиц, против броневых машин и пулеметов дворцовой стражи и шеренги выстроенных солдат.

“Американец” лег рядом с другими на землю, позади железного щитка пулемета. Первые размеренно хлопающие выстрелы, суета у броневых машин, смешавшиеся шеренги и вопль радости внизу в переулках. Они отходили, укрываясь под галереями, как бы в туннелях, все-таки закрывая путь к мраморным дворцам квартала.

И вдруг павшие духом, потерявшие самых храбрых, толпы услышали четыре тяжелых и гулких удара.

Шестидюймовые пушки Меджида. А в воздухе, сверкая на солнце, медленно набирая высоту, рокотала металлическая птица Юсуф-бея.