Альма. Ветер крепчает - Тимоте де Фомбель Страница 34

Время поджимает. Уже начинается отлив. Вожеланд, думая, что они набивают цену, делает вид, будто заволновался. Он говорит на ужасном английском, поглядывая на Гарделя:

– Решайтесь. Больше я не дам. Могу накинуть немного табаку по воскресеньям, каждому.

Жозеф стоит поодаль. Он смотрит, как Мози купается среди волн. На песке лежит горой его одежда.

Вода Мози по плечи. Жозеф видит, как тот оборачивается. И наблюдает за гребцовой братией. Он колеблется, ныряет под воду последний раз. И выходит. Вещи он оставляет на пляже. Мози сразу направляется к старшему с Вожеландом, который всё ещё тут.

– Тебе не хватает человека, – говорит Мози. – Вот я.

– Местное море знаешь?

– Я здесь родился.

Старший кивает, поворачивается к Вожеланду и жмёт ему руку.

Гардель, ждавший ближе к форту, понимает, что сделка состоялась.

Жозеф Март сидит на носу пироги. Рядом с ним Мози глубоко загребает веслом. Он старается ещё усерднее остальных. Он только что нашёл наилучший способ побывать во всех фортах и невольничьих бараках на побережье, возможно, до Бонни или до Старого Калабара. Он будет следовать за французским судном.

Дети на пляже нашли горку его одежды и теперь наряжаются.

Мози же с голыми ногами и плечами даже лучше. Он любит морские брызги на коже. Он возвращается мыслями в те времена, когда ему было двенадцать и он жил в Шаме среди пирог и не мог даже вообразить, что однажды у него будет сын, которого придётся искать всюду, где только есть невольники.

27. Варварская жатва

После этого вечера в День всех святых, 1 ноября 1786 года, ритм плаванию «Нежной Амелии» задаёт сбор невольников вдоль побережья Африки. От стоянки к стоянке ткани, сталь, ружья, разведённое водой дрянное спиртное, зонтики с золотой бахромой – всё, чем завален трюм, – постепенно заменяются женщинами, детьми, мужчинами, прибывающими горстками по семь-восемь человек, иногда чуть больше, иногда сильно меньше. Красивый чёрно-жёлтый корабль с белоснежными парусами и вырезанной на носу девушкой в ночной сорочке медленно превращается в невольничье судно.

Не всегда стоит верить высоким кострам, которые жгут на побережье жители деревень, сообщая, что у них есть люди на продажу. Капитан вглядывается в берег. И никогда подолгу не колеблется. Корабль часто проходит мимо, не попытав счастья.

Перед высокими башнями форта Элмина на борт впервые заводят мужчину. Одного. Он держится прямо и гордо, как деревянный идол, сжав челюсти и высоко подняв подбородок. Глаза у него красные, оттого что не хотят моргать. Матросы втаскивают его на судно, но никто не решается поднять взгляд на полное достоинства лицо.

Гардель на юте вне себя. Он едва не купил разом три десятка крепких мужчин. Такой подвиг на первой же сделке стал бы добрым знаком, но другое судно – бригантина из Ливерпуля в сто пятьдесят тонн – забрала лот у него из-под носа, добавив сверху три бочки пороху. И вместо тридцати невольников он вернулся с одним – слишком старым, – который по прибытии будет стоить не больше тысячи ливров.

Заполняя начальную страницу учётной книги, Вожеланд назвал первого человека Адамом и записал, во сколько он обошёлся: малая бочка спиртного в пятьдесят литров, десяток тюков ткани, три стальных прута, немного пороха и четыре ружья.

Первый человек сидит один на палубе, прямо под висящей шлюпкой. На губах у него всё та же мучительная улыбка, глаза смотрят прямо, но будто внутрь себя. Он не издаёт ни звука, даже когда его правое плечо клеймят раскалённой железной буквой «А» в кружке, что значит: «Амелия».

Жозеф, чтобы ничего не видеть, укрылся в глубине судна. Он работает под началом Жака Пуссена, которому удалось добыть достаточно древесины. С ними Тавель. Бондарь уже давно поправился. И преисполнен безграничной признательности Пуссену, который спас его рисовым отваром и свежим воздухом. С утра до ночи он благодарит его, не отходя ни на шаг.

Однако здоровье вернулось к Тавелю вместе с даром речи. И бондарь теперь не смолкает. Слишком боялся он замолчать навсегда.

– А вы знали, господин Пуссен, что прямо сейчас я занимаюсь небольшим исследованием, которое вас заинтересует?

– Да что вы? – вежливо бормочет плотник.

– Я заметил, что вес приобретаемого человека почти равен весу товаров, которые за него отдают. Потрясающее совпадение!

– Да уж, потрясающе… – вздыхает Пуссен.

– Таким образом, корабль наполняется невольниками, но ватерлиния почти не колеблется.

– Какое счастье! – восклицает плотник, с размаха забивая нагель. – Может быть, вы заодно обнаружите, что при переходе через Атлантику капитан толстеет ровно настолько, насколько все его пленники теряют в весе? Это было бы не менее достойное открытие.

Тавель задумывается.

– Я попробую подсчитать, – говорит он. – Вижу, вы любите математику, господин Пуссен. А знаете ли вы…

– Скажите, Тавель, вы не могли бы сходить за киянкой? Я забыл её в вороньем гнезде на верхушке грот-мачты.

– Хорошо. Только напомните мне, когда я вернусь, что я должен кое-чем поделиться. Я открыл, как определить, не обманывают ли нас, разбавляя спиртное в наших бочках водой. Я разработал один хитрый способ…

– Я уже его применяю, – говорит плотник, – называется дегустация.

– Нет. Он называется взвешивание, господин Пуссен, потому что, представьте себе, вода тяжелее спирта…

Он многозначительно поднимает палец и продолжает:

– Возьмите бочку в двести пинт и весы…

– Попридержите свет ваших откровений, Тавель. И сходите сперва за киянкой. Мы подождём вас здесь.

– Вы правы. Я быстро. Потерпите немного.

– Уж постараемся.

Он исчезает. Плотник вздыхает с облегчением.

– Он правда полезет на грот-мачту? – спрашивает Жозеф.

– Нет. Но так у нас будет хоть какая-то передышка. Пока он не изобретёт себе летательное устройство или раздвижную руку…

– …или, – прибавляет Жозеф, – пока он не поймёт, что вы не забывали киянку наверху, потому что она у вас в руках.

На следующий день «Нежная Амелия» вновь бросает якорь, питая большие надежды. Кейп-Кост – важнейший из английских фортов на все семьсот километров Золотого Берега. Он возвышается на иссечённой волнами скале, а вокруг, между берегом и ждущими по ту сторону бора голодными бригами и трёхмачтовыми судами, снуют полчища пирог.

Именно в Кейп-Косте Гарделю удаётся заключить первые серьёзные сделки. Цены взвинчены, конкуренция жёсткая, но нужно начинать заполнять трюм.

К тому же корабль наконец готов принимать новый груз. Ночью, с помощью добытого в Элмине материала, Пуссен с Жозефом закончили загородку, разделяющую палубу надвое. Этот частокол с двумя узкими дверьми, выросший прямо перед грот-мачтой, ощетинен шипами и лезвиями.

Гардель только что купил семерых мужчин и одну женщину. Ночь их продержали в соломенной хижине на пляже,