Александр Голованов - Дальняя бомбардировочная Страница 34

На высоте оказались и командиры полков: подполковник А. Г. Гусев, полковник В. И. Лебедев, майор В. П. Филиппов и капитан Н. Ф. Лавренцов, а также комиссары полков — батальонные комиссары: Н. П. Дакаленко, А. Д. Петленко, А. С. Кошелев, Брюзгин и Плохов.

Много поработали начальники штабов полков — подполковники Яроцкий и Павловский, майоры Г. Ф. Филимонов и В. К. Богданов, капитан Очнев вместе с личным составом своих штабов.

Надо прямо сказать, что награды, полученные за участие в битве под Москвой, были всем награжденным особенно дороги и достались они нелегко.

С августа по декабрь дивизия потеряла 76 боевых самолетов. В октябре, например, были дни, когда в 40-м полку оставалось всего восемь самолетов Пе-3, из них исправных четыре. Летчиков — 9 человек, стрелков-бомбардиров — 16…

Из старшего командного состава, как я уже говорил, заметно выделялся командир полка Ил-4 полковник Н. И. Новодранов. Мы очень сожалели, когда этот талантливый, очень опытный командир погиб в 1942 году при аварии попавшего в сильную болтанку перегруженного транспортного самолета.

Еще в первых числах ноября Верховный Главнокомандующий сообщил мне, что 7 ноября на Красной площади, как всегда, будет парад, и дал указание с утра в этот день привести в полную боевую готовность самолеты и экипажи, а мне находиться у телефона. До объявления по радио было велено никому ничего не сообщать.

С утра 7 ноября дивизия была приведена в боевую готовность с экипажами у самолетов, но без заданий, и лишь радиопередача с Красной площади внесла ясность и рассеяла недоумение личного состава по поводу столь необычной готовности. Как известно, во время парада шел снег и была низкая облачность.

Что и говорить о том впечатлении, которое произвел парад и особенно выступление Сталина на всех нас, на народы Советского Союза, на воинов армии и флота!

Немцы почти уже в Москве, а Сталин с трибуны Ленинского мавзолея спокойно обращается к народу:

«Бывали дни, когда наша страна находилась в еще более тяжелом положении. Вспомните 1918 год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции. Три четверти нашей страны находились тогда в руках иностранных интервентов… Четырнадцать государств наседали тогда на нашу страну. [97] Но мы не унывали, не падали духом. В огне войны организовали тогда мы Красную Армию и превратили нашу страну в военный лагерь. Дух великого Ленина вдохновлял нас тогда на войну против интервентов. И что же? Мы разбили интервентов, вернули все потерянные территории и добились победы.

Теперь положение нашей страны куда лучше, чем двадцать три года назад. Наша страна во много раз богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьем, чем двадцать три года назад. У нас есть теперь союзники, держащие вместе с нами единый фронт против немецких захватчиков. Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании. Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот, грудью отстаивающие свободу и независимость нашей Родины. У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании. Вся наша страна, все народы нашей страны подпирают нашу армию, наш флот, помогая им разбить захватнические орды немецких фашистов. Наши людские резервы неисчерпаемы. Дело великого Ленина и его победоносное знамя вдохновляют нас на Отечественную войну так же, как двадцать три года назад.

Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?»

Впервые за последние годы Сталин напомнил о примере наших предков — великих русских полководцев — и тут же провозгласил:

«…Пусть осенит нас победоносное знамя великого Ленина!»

В суровый час Сталин не просто поднял в народе чувство патриотизма, он связал это чувство с именем Ленина. И появился новый прилив энергии, новые силы, еще более окрепла вера в наше правое дело, за которое человеку не страшно пойти на смерть…

Вскоре после праздника 24-й годовщины Октября, после памятного парада, у командующего ВВС вдруг начала работать комиссия, на которую вызвали и меня. Среди других я встретил здесь Л. А. Горбацевича — начальника Управления дальнебомбардировочной авиации ВВС, генералов И. Т. Спирина,[53] А. В. Белякова,[54] Владимира Коккинаки.[55] Мне предложили доложить о составе дивизии, о количестве полков, о командирах, дать им характеристики. Будучи вызван вторично, я попал на обсуждение, что должны делать полки, какие выполнять задания. Жигарев потребовал справку, кто из командиров соответствует своей должности и кто не соответствует, кого оставить на месте, кого убрать. Я доложил, что весь командный состав дивизии на месте, в том числе командиры полков.

— И с дивизией разберемся, — многозначительно сказал Жигарев. — Если вопросов нет, командиров полков можно утвердить. [98] Вопросов не последовало. Я был отпущен. Звонков из Ставки в течение двух дней не было. Дивизия продолжала свою боевую работу по имеющимся заданиям.

Потом неожиданно позвонил А. И. Шахурин, поинтересовался, «как идет жизнь», спросил, какие у меня отношения с Жигаревым. Я ответил, что живем и работаем потихоньку, как говорят, слава Богу. Что касается отношений с Жигаревым, то он командующий, а я командир дивизии — вот и все.

Вскоре позвонил Верховный Главнокомандующий. Спросил, как дела. Я доложил о ходе выполнения поставленных им задач.

— Ну, что собираетесь делать дальше?

— Дальше думаю сдавать дивизию и жду преемника, товарищ Сталин.

По длительному молчанию я понял, что он такого ответа не ждал и мог принять это за дерзость.

— Вы можете сейчас приехать? — как обычно спокойным голосом спросил Сталин.

— Могу, товарищ Сталин, — ответил я.

— Ну, что у вас там случилось? — спросил Сталин, когда я к нему явился.

В кабинете также находился Г. М. Маленков.

Кратко доложил суть дела. Решалась, как я понял, судьба нашей дивизии.

Что с ней собирались делать? На комиссии со мной разговаривали как с человеком, который уже не имеет к ней прямого отношения. — …Поэтому я и ответил вам, товарищ Сталин, что собираюсь сдавать дивизию.

— Вот оно что!

В его тоне было то ли удивление, то ли ответ на свои же мысли. Пройдясь немного, Сталин круто повернулся.

— С этим пора кончать. Вместе с Маленковым подготовьте документ о подчинении вашей дивизии непосредственно Ставке и об изъятии ее из ВВС.

Что нужно, дайте мне на подпись. Впредь все вопросы будете решать здесь.

Скажите об этом Жигареву.

Получив дополнительные задачи, я был отпущен. Так решилась последующая судьба дальних бомбардировщиков. Жигареву я не звонил, от него звонки также прекратились. Я понял, что он обо всем поставлен в известность.