Наталья Павлищева - «Злой город» Страница 35

Совсем недавно тумены царевича штурмовали город с длинным названием на берегу красивого озера. Наверное, красивым оно было, когда тепло, но во время жестокой метели ничего красивого в округе Гуюк не увидел. Может, просто был слишком зол на непокорных горожан? Все эти урусы одинаковы, они не могли размышлять достойно, не желали идти в монгольское войско, предпочитая гибнуть.

Гуюк не желал видеть никого из своих сородичей, ведь придется рассказывать, какую взял добычу, а та была совсем невелика. Насмешливые взгляды царевичей Гуюку никогда не нравились, он и так считал, что Бату нарочно отправил именно его тумен на паршивый городишко, где просто нечего было взять. От раздражительности бок справа колол еще сильнее. Шаман сказал, что это от слишком большого количества кумыса и еды. Гуюк прогнал глупого шамана, он всегда пил и ел именно столько, но раньше же не болело.

Царевич разглядывал большую баранью лопатку, пытаясь понять, все ли мясо обгрыз или есть еще что-то, когда в шатер заглянул кебтеул с докладом, что прибыл вестник от заградительной тысячи.

– Ну что еще? – поморщился Гуюк. Поесть спокойно не дадут. Заградительная тысяча позади, какие вести могут быть оттуда? Из леса вышли пара десятков урусов и пометали стрелы, ранив двух лошадей? Он так и держал обглоданную лопатку в руке, когда на полу распластался весь забрызганный грязью гонец.

Его вид возмутил Гуюка, хотелось крикнуть, чтобы вышвырнули прочь этого наглеца, являться в шатер к царевичу, не отерев грязь с сапог! Но сказать ничего не успел, гонец выдохнул единым порывом:

– Тысяча побита, хан.

– Что?!

– Уничтожена… там… эмир Урман с урусутскими всадниками.

Гуюк даже икнул с перепугу. Несколько мгновений он смотрел на гонца, не веря своим ушам и даже не осознавая произнесенного полностью, потом вскочил, метнув лопаткой в бедолагу:

– Ты лжешь! Эмир Урман убит, его голова на копье!

Гонец осторожно приподнял голову от пола, но лица поднять не посмел:

– Он снова живой, хан. Бог Сульдэ даровал ему новое тело. И с ним железные урусы.

– Прочь!

Гонец спешно выполз из шатра, постаравшись, однако, не задеть ногами порог, но это не удалось, от окрика Гуюка он дрогнул и все же задел неприкосновенное. Каждый знает, что ждет того, кто заденет порог жилища. Если после принесенной вести у него и теплилась надежда сохранить жизнь, то теперь не осталось никакой. Но хан был настолько потрясен сообщенным, что не заметил оплошности гонца, да и о нем самом забыл.

Бог войны Сульдэ снова даровал жизни урусским багатурам, и они напали на тысячу Улагу, идущую последней?! Что могло быть хуже? Когда после Елисани войско ползло по реке, а сзади начали нападать воины Еупата, пришлось остановиться и бросать тумен за туменом, чтобы пересилить горстку этих воинов. Но и это не помогло, пришлось пустить в дело камнеметательные машины, которыми бьют стены городов.

Но убитый и похороненный Еупат ожил и принял облик эмира Урмана, чтобы поразить копьем глупого Кюлькана. Правда, среди воинов ходили слухи, что хана убил вовсе не эмир Урман, а простой дружинник, но те, кто болтал слишком много, не дожили даже до утра. Голову самого эмира принесли Батыю на острие копья. Откуда теперь взяться эмиру Урману? Бог Сульдэ если и дает новую жизнь выдающимся воинам, то только когда их тела остаются целыми. Видно, побаиваясь возрождения убитого эмира, Бату и приказал принести его голову. Сомнений быть не могло – стяг, одежда, шлем, все принадлежало эмиру.

У страха глаза велики, просто воинам с перепугу показалось, что напавшие на них жалкие крохи урусов вел дружинник, похожий на эмира Урмана. Это и еще железные лица урусов привело татар в неописуемый ужас. Поэтому, когда железные урусы ушли в сторону Торжка к Батыю, Гуюк даже не стал сообщать об этом хану, пусть и его потрясут.

Выжившие воины из тысячи рассказывали, что головы у таких урусов железные, то есть сверху обычный шлем, но он надет на железное лицо. Голоса страшные, не как у людей. Несомненно, это были возрожденные богом войны Сульдэ погибшие урусские багатуры, которым бог почему-то давал новые тела, но не давал новые лица, заменяя их железными! Хотя уцелевшие воины из тысячи были казнены, они успели рассказать другим о железных урусах, вселив ужас в сердца многих. Восставшие мертвецы да еще и с железными лицами, когда вокруг заснеженные леса и за каждым сугробом может поджидать смерть – это не могло прибавить уверенности или боевого пыла воинам, наоборот, заронило желание поскорее выбраться из страшных земель.

Основательно пощипав тумены Гуюка, мы все же отправились к Торжку за Батыем. Надо развернуть его, остальные подтянутся. Конечно, Роман сомневался, там ли Батый, если нет, то можно самим попасть впросак. Князю мало верилось, что маленький Торжок держит осаду отборных татарских войск целых две недели. С другой стороны, была надежда, если успеем, помочь жителям хоть чуть, поэтому торопились как могли. Наверное, если бы не надежда помочь Торжку, мы досаждали бы Гуюку куда дольше и сильнее.

И вот ушедшие вперед разведчики донесли, что татары впереди. Они действительно осаждали Торжок, но к нашему приходу успели его сжечь и теперь приходили в себя, грабя округу. Видно, в самом городе не досталось ничего.

Конечно, мы прекрасно понимали, что побить Батыя просто не сможем, никаких оберегов и личин не хватит, чтобы защитить нас от тех же камнеметных машин, которые есть у Батыя. Но уж всех, кто пытался грабить округу, мы уничтожали десятками. И снова нам помогали местные жители. Из леса появлялись очередные бородатые мужики, садились к кострам и рассказывали, где и какое болото, овраг, как вывернуть из-за леска, чтобы татары не смогли развернуться, где посадить лучников, чтобы их невозможно было достать ответным огнем, и как спрятаться в приготовленные схроны под самым носом у татар. Я мысленно смеялась – как у Робин Гуда.

Мы установили настоящий террор, в результате наших партизанских действий Батыево войско не только не могло больше грабить округу безнаказанно, но и вообще стало бояться лезть в лес. Десятками его воины уже не ходили, только сотнями, но сотня в лесу страшно неповоротлива. Умеючи ее можно выбить всего десятком лучников, а еще топорами и рогатинами. Несколько раз мы так и делали, заманивали сотню за собой под стрелы и рогатины. Теперь даже деревенские мужики били монгольских лошадей без жалости и тут же утаскивали, чтобы сами монголы, вернувшись, не сумели коней съесть. Если добавить сожженные самими же жителями деревни и унесенные либо уничтоженные запасы, то татарам предстоял настоящий голод.

Огромное войско распугало всю живность в округе, волки, и те ушли. Птицы стали пуганые, и их совсем немного, деревни сожжены, в лес не сунуться… Уходившие для добычи пищи юртаджи редко возвращались с чем-то существенным, если вообще возвращались. В войске начались раздоры из-за каждой горсти найденного овса. Это приводило к стычкам между воинами и даже между сотнями, а в монгольском войске закон жесток – любая стычка каралась наказанием, и наказание они знали одно – смерть. Уловив такое дело, мы принялись подкидывать голодным татарам еду так, чтобы из-за нее началась свара. В конце концов, убивать врага можно даже и не расходуя стрел. Нужно просто сделать кого-то виноватым, они сами убьют.