Бернард Корнуэлл - Король зимы Страница 35

Овейн двигался медленно. Лишь на секунду он отвел взгляд от лица Вленки, неуловимым движением приставил острие копья к засыхающей алой отметке на животе сакса и снова впился глазами в расширенные зрачки пленника. Оба они снова замерли. В глазах Вленки стояли слезы, и он едва заметно качал головой в немой просьбе о помиловании. Но Овейн не обращал внимания на беззвучную мольбу. Он подождал, пока Вленка опять не застынет. Кончик копья уперся в самый центр кровавой отметины. Ветер шевелил волосы двух напряженно молчавших людей, развевал полы плащей затаивших дыхание зрителей.

Овейн почти незаметно напряг мышцы руки, и копье глубоко вонзилось в тело Вленки. Выдернув широкий наконечник из раны, Овейн отскочил назад. Истекающий кровью сакс остался один в королевском кругу.

Вленка кричал. Рана была ужасной. Умелый Овейн крутанул острие копья так, чтобы продлить предсмертные конвульсии жертвы. Ведь именно по агонии умирающего человека такие проницательные предсказатели, как Бализ или Моргана, могли прозреть будущее королевства. Бализ, выйдя из оцепенения, зашевелился. Он зорко наблюдал за саксом, который, судорожно прижав руку к кровоточащему животу, согнулся от нестерпимой боли. Нимуэ всем телом тянулась вперед. Она впервые была свидетельницей самого великого предсказания и хотела постигнуть его тайны. Мое лицо исказила гримаса ужаса, но вовсе не из-за самой жестокости ритуала, а просто потому, что Вленка мне нравился. Глядя в эти расширенные голубые глаза, я с содроганием вдруг представил себя на его месте. Однако меня утешила мысль, что принесенный в жертву Вленка заслужит место воина в Потустороннем мире, где однажды он и я повстречаемся вновь.

Между тем крики Вленки перешли в протяжный хрип. Лицо его пожелтело, он дрожал, но каким-то чудом все еще держался на ногах и мелкими неверными шажками двигался к краю каменного круга. Раненый уперся в каменную преграду, и на какую-то секунду показалось, что он сейчас рухнет наземь. Но вспышка боли пронзила его, заставила выгнуться дугой и откинула назад. Он дико завертелся, разбрызгивая кровь, сделал несколько шагов и наконец упал. Умирающий дергался в агонии, и каждый спазм, перекручивавший его тело, что-то означал для впившихся в него глазами Морганы и Бализа. Моргана подошла поближе, чтобы не упустить ни одного движения, ни единой конвульсии. Несколько секунд ноги умирающего дергались, потом кишки вывалились из разверстой раны, голова запрокинулась и в горле послышался булькающий хрип. Волна крови с силой плеснула из раскрытого рта и хлынула к ногам Морганы. Сакс умер.

Что-то в позе Морганы, во всем ее облике предвещало плохое. Это ощущение сразу же охватило всю толпу, которая ожидала самого ужасного приговора. Моргана отошла назад и встала рядом с Бализом, который хрипло, вызывающе закудахтал. Нимуэ встала с места и наклонилась над застывающей кровью, затем внимательно осмотрела лежащее тело и присоединилась к Моргане и Бализу. Толпа ждала.

Наконец Моргана опять двинулась к распростертому на земле саксу, остановилась и заговорила. Она обращалась к Овейну, защитнику короля, который стоял рядом с венценосным младенцем, но вся толпа разом подалась вперед, боясь упустить хоть слово.

— У короля Мордреда, — провозгласила прорицательница, — будет долгая жизнь. Он станет предводителем в битве и познает победу.

Вздох облегчения прошел по толпе. Предсказание можно было считать благоприятным, хотя, думаю, каждый понимал, как много осталось невысказанным, а несколько присутствовавших могли припомнить и церемонию провозглашения королем Утера, когда кровавый след умирающей жертвы и такая же агония обескровленного тела верно предсказывали славное правление. И пусть предсказание, сделанное по смерти Вленки, не сулило славы, но все же некоторую надежду оно вселяло.

Эта смерть явилась последним испытанием. Мордреда провозгласили королем. Бедная Норвенна, похороненная под алтарем храма терновника Инис Видриного, наверняка попыталась бы совершить всю эту церемонию по-иному. Но соберись здесь тысяча епископов и мириады христианских святых, чтобы молиться за Мордреда на троне, ничто не изменило бы предсказания.

* * *

Тристан из Кернова прибыл днем. Мы были на пиру в честь Мордреда. Весельем это торжество не отличалось, и с появлением Тристана его не прибавилось. Никто даже и не заметил приезда принца, пока он не протиснулся к большому очагу — и огненные блики заиграли на его кожаных нагрудных пластинах и железном шлеме. Тристана знали как друга Думнонии, и епископ Бедвин приветствовал его именно так, но тот в ответ обнажил меч.

Такой жест всех насторожил, потому что ни один человек не должен был входить в пиршественный зал с оружием, тем более в день празднования провозглашения короля. Многие в зале уже были пьяны и шумели, но и они умолкли, воззрившись на юного темноволосого принца.

Бедвин сделал вид, что не замечает сверкнувшего клинка.

— Ты спешил на провозглашение, принц? Без сомнения, тебя задержали? Путешествие зимой не из легких. Входи. Желаешь сесть тут, рядом с Агриколой Гвентским? Вот жареная оленина.

— Я пришел с ссорой, — громко сказал Тристан.

За открытыми дверьми зала, где пелена холодного снега пополам с дождем заслоняла дальние холмы, стояли шестеро его стражников. Это были угрюмые люди в мокрых плащах и набухших от сырости доспехах, щиты их были повернуты вверх, военные копья остро отточены.

— Ссора! — оживился Бедвин, будто это слово его обрадовало. — Только не сейчас, не в этот благословенный день.

В зале раздались выкрики. Некоторые воины, достаточно пьяные, чтобы обрадоваться возможности подраться, пожелали принять вызов. Но Тристан не обратил на них никакого внимания.

— Кто будет говорить со мной от имени Думнонии? — сурово проговорил он.

Последовало минутное замешательство. Овейн, Артур, Герайнт и Бедвин — все они обладали властью, но ни один не мог считать себя главным. Принц Герайнт, который никогда не стремился к главенству, пожал плечами, как бы отстраняясь. Овейн мрачно глядел на Тристана, а Артур уважительно отступил чуть назад, уступая место Бедвину, который очень робко пробормотал, что как главный советник королевства он может говорить лишь от имени короля Мордреда.

— Тогда скажи королю Мордреду, — продолжал Тристан, — что между моей и его страной будет кровь, если я не получу справедливости.

Бедвин был растерян, руки его дрожали. Он лихорадочно соображал, что ответить, но ничего путного ему в голову не приходило. Ответил Овейн.

— Скажи то, что должен сказать, — спокойно потребовал он.