Сергей Бортников - Восточная миссия (сборник) Страница 35

– На Урале…

И тогда Гутор указал на Семета.

– Ты знаешь этого офицера?

– Так точно, – командир бельгийских бронекатчиков.

– А знаешь, что они тут делают?

– Никак нет!

– Вот видишь? А ведь у бельгийцев тоже есть свои дома и семьи. Но они пришли биться на твоей стороне, чтобы принудить немцев и австрийцев оставить Россию, а вместе с ней и бельгийские города, захваченные в начале войны…

По глазам солдата было видно, что в его душе происходит серьезная внутренняя борьба: слова, прочитанные в газете, столкнулись с суровой правдой молчаливого иностранца, случайно встреченного в заснеженном окопе.

– Ваше превосходительство, я уже не хочу домой…

Этот разговор за полчаса стал известен всему полку, в нем снова воцарился боевой порядок.

Но ненадолго!

В ноябре 1916 года на фронте в районе Тарнополя наконец установилось затишье, что дало возможность туркам относительно спокойно перезимовать в окопах над Золотой Липой.

19-я дивизия заняла позиции на линии Потуторы – Божиков[81], 20-я – от Божикова до Лысони[82]. Командиром корпуса, насчитывавшего в своем составе 30 000 штыков, назначили авторитетного Цебат-пашу.

Галицкая зима стала для южан самым настоящим испытанием. Снег, мороз, то и дело сменявшиеся мокрым дождем и пронзительной сыростью, доставляли им не меньше неприятностей, чем уставшие до изнеможения войска противника, в которых, к тому же, резко упала дисциплина. Не последнюю роль в этом сыграли прокламации и агитки, которыми буквально засыпались не только казармы запасных частей, но и окопы передовой…

Основными центрами надвигающейся смуты, как всегда, становились крупные города. На Юго-Западном фронте тоже быстро нашлись свои «лидеры» по скорости распространения революционных настроений. Больше остальных ими оказались заражены войска, базирующиеся около Луцка – некогда Луческа Великого.

Федулов с однополчанами, за отличие получившими возможность побродить вечером мощеными улочками старинного города, наслаждались и поражались красотой и разнообразием культовых сооружений. Православные церкви и католические костелы, еврейские синагоги и немецкие кирхи мирно соседствовали друг с другом, их прихожане при встрече кланялись и улыбались.

Это еще больше убедило Григория в том, что все люди – братья, что между христианами и, к примеру, иудеями не такая большая пропасть, как утверждали офицеры и военные священники…

А если так, то сто крат правы неизвестные агитаторы, призывавшие в листовках объявить «мир хижинам, войну дворцам»!

Что ж, придет время, и он тоже повернет свое оружие в сторону ненавистных угнетателей, чтобы народ мог жить в сытости и мире, без аннексий и контрибуций…

В Луцке за казаками повсюду следовал Олег Бессарабов, теперь уже подполковник российской контрразведки. Невидимой тенью он шнырял по средневековому замку и монастырю кармелиток, подземной церкви и Успенскому собору, где оренбуржцы поставили свечи по невинно убиенным товарищам.

«Черт, когда наконец он вступит в контакт со своими единомышленниками?» – мысленно удивлялся Олег Иванович.

Ему было невдомек, что никаких связей среди революционного подполья у Григория нет, а те сумасбродные идеи, которые он высказывает в последнее время, уж никак не результат вражеской пропаганды, а плод длительных умственных размышлений…

По-разному встретили Новый год солдаты, офицеры и генералы российской армии.

Например, барону Врангелю «за боевые заслуги» в январе 1917 года присвоили чин генерал-майора и временно назначили командиром Уссурийской казачьей дивизии. А другого барона – Унгерна – в это же время делегировали с фронта в Петроград на слет георгиевских кавалеров. Но доехал он только до Тарнополя, где побил комендантского адъютанта и был уволен из армии.

24 января 1917 года Верховный главнокомандующий утвердил план штаба Алексея Брусилова, по которому главный удар Юго-Западного фронта предполагалось нанести в направлении Сокаля, Львова и Мармарош-Сигета, вспомогательная роль отводилась Румынскому фронту в Добрудже; Северному и Западному оставили возможность действовать по усмотрению собственного командования.

Но беспристрастная история распорядилась по-другому.

В феврале 1917 года в России произошла буржуазная революция, и Николай II был вынужден отказаться от престола, а, значит, и от весеннего наступления. Управлять страной взялись «спецы» Временного правительства. Новоиспеченный военный и морской министр Александр Гучков узрел залог успеха в «демократизации» армии и освобождении ее от «нежелательных лиц». В эту категорию попали многие боевые офицеры и генералы. До мая 1917 года службу оставили более 120 высших должностных лиц, в том числе 75 начальников дивизий, 35 командиров корпусов, два главнокомандующих армиями фронтов и один помощник главнокомандующего, 8 командующих армиями, 5 начальников штабов фронтов и армий… Вместо них в войска направили… комиссаров Временного правительства.

Правда, большинство низших чинов, уставших от войны и основательно одурманенных большевистской пропагандой, приняли их идеи на «ура»… Вот, например, как вспоминал о том времени (точнее, безвременье) простой забайкальский казак Григорий Пешков:

«Временное правительство дало народу долгожданную свободу… Представители солдат и офицеров создают общие комиссии по вопросам государственного устройства и отношений между нижними и высшими чинами.

Тарнополь не живет, а кипит… Смотришь на этот муравейник и не веришь своим глазам – вроде перед тобой не российская армия. Тут все перемешалось: генералы, солдаты, офицеры, сестры милосердия, евреи в своих длинных костюмах-халатах и затянутые в черные тужурки с кепи на голове с изысканно одетыми дамами австрийские чиновники и педагоги… Меня поразило то, что уже нигде не видно перепуганных, забитых физиономий солдат… Они свободно ходят вместе с офицерами, разговаривают с ними, смеются…. Части маршируют с красными флагами, с надписями, выражающими доверие правительству, с музыкой…»

Но уже в апреле в России разразился правительственный кризис. Гучкова отправили в отставку. Новым военным министром назначили Александра Федоровича Керенского, по какому-то странному совпадению родившегося в один день – 22 апреля (только не 1870-го, а 1881 года) и в одном городе (Симбирске-Ульяновске) со своим будущим «могильщиком» и вождем мирового пролетариата, к тому времени уже развившим бурную подрывную деятельность на всех фронтах той непопулярной войны, которую его однопартийцы нарекли империалистической…