Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) Страница 35

– Да-да, пейзаж, слишком много пейзажа.

В это мгновение пара голубей, испуганных появлением незнакомца и особенно его голосом, вспорхнули из своего гнезда и, панически хлопая крыльями, растворились в тумане.

– О, о! Это еще что? – всполошился Грифиус.

– Мои голуби, – отвечал Корнелис.

– Ваши? – заорал тюремщик. – Только послушайте: его голуби! Разве у заключенного может быть что-то свое?

– Тогда, может быть, это голуби, которых милосердный Господь одолжил мне на время?

– А вот это уже нарушение, – объявил Грифиус. – Голуби, еще не хватало! Ах, молодой человек, молодой человек, предупреждаю: не позже, чем завтра, эти птицы будут кипеть в моей кастрюле.

– Сначала вам придется их поймать, господин Грифиус, – возразил ван Берле. – Вы не хотите признавать этих голубей моими, но, право же, если они не мои, то тем паче не ваши.

– Что отложено, то не потеряно, – процедил тюремщик. – Все равно я им не позднее завтра шеи сверну.

Давая это злобное обещание, Грифиус наклонился, высунувшись из окна, чтобы определить, где находится гнездо и как оно устроено. Это дало ван Берле время подбежать к двери и пожать руку Розы, шепнувшей ему:

– Сегодня вечером, в девять.

Грифиус ничего не видел и не слышал, всецело занятый своим намерением завтра же, как он грозился, изловить голубей. Он захлопнул окно, взял дочь за руку, вышел, дважды повернул в замке ключ, задвинул засовы и поспешил с теми же посулами к следующему узнику. Как только он убрался, Корнелис подошел к двери, послушал замирающий звук шагов, и когда все стихло, метнулся к окну и начисто разорил голубиное гнездышко. Он предпочел навсегда расстаться с птицами, чем обречь на смерть милых вестников, которым был обязан счастьем вновь увидеть Розу.

Посещение тюремщика, его жестокие угрозы, мрачная перспектива надзора, которым, как понимал Корнелис, тот злоупотреблял, – ничто не могло отвлечь молодого человека от нежных помыслов, а главное, от сладкой надежды, которую появление Розы воскресило в его сердце.

Он с нетерпением ждал, когда часы на башне Левештейна пробьют девять раз.

Ведь она сказала: «Сегодня в девять».

Дрожащий бронзовый гул последнего удара еще не затих в воздухе, когда Корнелис услышал на лестнице легкие шаги и шелест платья прекрасной фрисландки, а вот уже и свет пробился сквозь решетку дверного оконца, с которого узник не сводил горящих глаз.

Окошко открыли снаружи.

– Вот и я, – выдохнула Роза, запыхавшись от бега вверх по лестнице. – Я пришла!

– О моя добрая Роза!

– Вы рады меня видеть?

– И вы еще спрашиваете! Но как вам удалось прийти, что вы для этого сделали? Расскажите!

– Слушайте! Мой отец каждый вечер после ужина начинает клевать носом. Тогда я его укладываю, и он, немного осоловев от можжевеловки, тут же засыпает. Но не рассказывайте об этом никому, ведь благодаря его сну я каждый вечер смогу приходить, чтобы часок поболтать с вами.

– О, благодарю вас, Роза, дорогая моя.

Произнося эти слова, Корнелис так приблизил свое лицо к решетке, что Роза слегка отстранилась. И сказала:

– Я принесла вам ваши луковицы.

Сердце подпрыгнуло в груди Корнелиса. Он ведь все еще не решался спросить, что она сделала с доверенным ей бесценным сокровищем.

– Ах, значит, вы их сохранили?

– Разве вы не вручили их мне, как что-то очень дорогое для вас?

– Да, однако если я их вам отдал, мне кажется, теперь они ваши.

– Они стали бы моими после вашей смерти, но вы, к счастью, живы. Ах, как я благословляла его высочество! Если бы Господь ниспослал принцу Вильгельму все те блага, которых я ему желала, король Вильгельм наверняка стал бы счастливейшим из людей не только своей страны, но и всей земли. Вот я и говорю: раз вы остались в живых, я решила, сохранив у себя Библию вашего крестного, возвратить вам ваши луковицы. Только не знала, как это сделать. Наконец додумалась попросить у штатгальтера место тюремщика в Левештейне для моего отца, а тут и ваша кормилица принесла письмо от вас. Можете поверить, мы всласть наплакались вместе. Но ваше письмо лишь укрепило меня в моем решении. Тогда-то я отправилась в Лейден. Остальное вы знаете.

– Как, милая Роза, – поразился Корнелис, – неужели вы подумывали добраться сюда ко мне еще до получения моего письма?

– Подумывала? – воскликнула Роза, позволяя своей любви на шаг потеснить стыдливость. – Да я только об этом и думала!

Она стала до того обворожительной, когда произносила эти слова, что Корнелис снова, уже второй раз, порывисто прильнул лбом и губами к решетке, несомненно затем, чтобы поблагодарить красавицу.

Роза отшатнулась, как и в первый раз.

– Сказать по правде, – призналась она кокетливо, ибо кокетство живет в сердце каждой девушки, – я часто жалела, что не умею читать, но никогда мне не было так горько, так обидно, как тогда, когда ваша кормилица принесла это письмо. Я держала его в руках, оно было говорящим для других, а для меня, бедной дурочки, оставалось немым.

– Вы часто жалели, что не научились читать? – переспросил Корнелис. – А зачем вам это было нужно?

– О, – рассмеялась девушка, – да затем, чтобы читать все письма, которые мне присылают.

– Вы получаете письма, Роза?

– Сотнями.

– Но кто же вам пишет?

– Кто пишет? Ну, прежде всего студенты, которые болтаются по замку, офицеры, что проходят там воинские учения, все приказчики и даже некоторые торговцы, увидевшие меня в моем маленьком окне.

– Что же вы делаете, дорогая Роза, со всеми этими посланиями?

– Прежде я давала их какой-нибудь подружке, чтобы она их мне читала. Меня это очень смешило. Но с некоторых пор… зачем терять время, слушая всякие глупости? С некоторых пор я их жгу.

– С некоторых пор! – вскричал узник, и взор его затуманился от любви и восторга.

Роза потупилась и зарделась. А так как ее глаза были опущены, она не могла видеть, что губы Корнелиса снова оказались совсем близко. Они – увы! – натолкнулись на решетку, но наперекор этому препятствию их вздох, жаркий, как страстнейший из поцелуев, коснулся губ девушки.

Когда это незримое пламя обожгло ей уста, Роза побледнела так, как некогда в замке Бюйтенхофа, в день казни, а может быть, даже сильнее. У нее вырвался жалобный стон, она зажмурила свои чудесные глаза и с бьющимся сердцем убежала, прижимая руку к груди, тщетно стараясь унять сердцебиение.

А Корнелису, покинутому в одиночестве, оставалось лишь вдыхать нежный аромат волос Розы, застрявший, словно в капкане, между прутьями решетки.

Роза бросилась бежать так поспешно, что забыла вернуть Корнелису три луковицы черного тюльпана.