Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри Страница 36

И окончательно все лопнуло совсем недавно, когда к великому сожалению брата Анже Жанна ему без экивоков объяснила — голова у неё занята совсем другими делами!

— Нет, может быть, когда-нибудь потом! — сердито буркнула она. Напомни мне о нем позднее!

Сказала это так, словно речь шла об игрушке, и брат Анже наконец понял, что со временем Жанна и думать перестала о своем сыне. И злилась, когда ей о нем напоминали, хотя под настроение была отнюдь не зла, и даже как-то спрашивала, правда ли ребенка назвали Франсуа.

Тогда как раз затевалась интрига, где главной фигурой была именно Жанна, и в которой брат Анже долго не мог сориентироваться: уже в 1764 году пресловутый Жан Дюбарри придумал план, от успеха которого могло зависеть его собственное будущее — речь шла о том, чтобы сделать Жанну метрессой самого Людовика XV. В 1768 году Жан Дюбарри ввел её в Версаль, а остальное сделала красота самой Жанны. И королевской метрессой Жанна стала примерно в то же время (в тот самый год, о котором наш рассказ), когда умерла королева Мария Лещинская, хоть между этими двумя событиями и не следует усматривать какой-то связи. Чтоб закрепить свое положение, Жанне нужен был хоть какой-то титул. Женись на ней Жан Дюбарри — был бы мезальянс, поэтому Жан, имевший брата, человека умственно неполноценного, холостого и погрязшего в долгах, устроил так, что женился на Жанне именно он. И Жанна стала настоящей графиней и уже не опасалась, что через несколько недель её попросят со двора как одну из этих маленьких мещаночек — кратковременных любовниц короля. Свадьба Жанны состоялась дня за три до того, как она повстречалась с Фанфаном у Лабилля, и тот спас её от Пастенака. Перед Фанфаном предстала настоящая графиня — какое бы иначе было для него разочарование!

Все, во что мы только что посвятили читателей, может объяснить, почему Жанна так расстроилась, когда последний раз (несколько месяцев назад) виделась со своим отцом. Тогда она сперва закрыла дверь, чтобы никто не слышал, и лишь потом напустилась на отца:

— Ты не знаешь, а у меня есть шанс стать метрессой короля! И ты приходишь мне морочить голову всякими глупостями, когда передо мной открываются такие возможности! Не говори мне больше никогда о ребенке! Никогда! Если король узнает, что я в пятнадцать лет родила бастарда, что он подумает?

— Тем более, что от герцога Орлеанского! — язвительно заметил брат Анже.

— Молчи! Ты меня собрался погубить!

Вот почему брату Анже было так нехорошо (не только годы давали себя знать), вот почему его терзали опасения, — он боялся, что воплощение его надежд на Фанфана отодвигается Бог весть куда; поэтому он так нетерпеливо поджидал момента действовать — хотя, по правде говоря, не знаем, что бы мог сделать: Жанна изо всех сил старалась позабыть свое прошлое, с надеждой глядя в будущее, где через год ей суждено было занять место ля Монтеспан, ля Лавальер и своей предшественницы, умершей четыре года назад: мадам де Помпадур!

Поскольку "великий план", которым брат Анже тешился уже десять лет (план, с каждым годом обретавший все больший размах) вдруг лопнул, брат Анже был жестоко разочарован: ведь он в своих мечтах, которым отдавался без остатка, не мог и думать, что у дочери появятся другие интересы. И вот, будучи так удручен, переживая нежную свою любовь к Фанфану, в то утро брат Анже решился. Решился рискнуть, поскольку невозможно было предсказать, чем дело кончится. Ведь брат Анже писал письмо Луи, герцогу Орлеанскому!

Всерьез опасаясь, что Фанфану нечего больше ожидать от матери, забывчивой мадам Дюбарри, он обратился к отцу!

"Монсеньор!

Прошу Вас предложить подателю этого письма показать его левую стопу. И Вы узнаете свою родную кровь. Татуировка была сделана по повелению единственного существа на свете, которое знало Вашу тайну и решила сделать это, хоть и без Вашего ведома, из любви к Вам и для того еще, чтобы плод Вашей любви мог когда-нибудь, представ пред Вами, явить его Вашему взору. Мальчик этот сам ничего не знает, ибо он как ангел Божий! Тот, кто Вам пишет, Монсеньор, узнал сию Вашу тайну на исповеди, и теперь нарушает обет — но он уже мертв, герцог, и Вы простите ему, как простил бы сам Господь, если это письмо Вам доставит хоть каплю удовлетворения!"

Брат Анже в который раз перечитал черновик письма, когда к нему заявился проститься Фанфан. Деликатно постучав в дверь, тот вошел в комнату. Брат Анже, лежавший в постели, был несколько удивлен: он не ждал этого визита, по крайней мере так рано. Взглянув на часы, лежавшие рядом на подушке, заметил, что ещё только восемь утра.

— Рановато ты почтил меня своим визитом, — с усмешкой сказал он, незаметно пряча только что законченное письмо. — Надеюсь, ничего серьезного не случилось? Как та история с Пиганьолем?

— С ней покончено! — ответил Фанфан, присев по его приглашению на постель, и подробно рассказал, как было дело.

— Как видишь моя идея оказалась неплоха, — заметил брат Анже, — хоть я и не надеялся наставить на путь истинный мсье Пиганьоля! Тем лучше! Его падение становится не столь ужасным! — продолжал он, задумчиво помолчав.

— Но у Жюльена и Хлыста хватит наглости продолжать свою преступную затею, хотя и знают, что тебе все известно!

— Такого мнения Пиганьоль, да я и сам так думаю!

— Ладно, тогда придется дать им понять, что ты можешь сообщить в полицию! Как, возьмешься?

— Это излишне, мсье, я поступил лучше — ушел оттуда. Они нагнали на меня страха!

— Ушел?

Только теперь брат Анже заметил, что Фанфан ещё элегантнее, чем при их последней встрече, что он в каштанового цвета панталонах, того же цвета чулках, изящных туфлях — и с треугольной шляпой в руках. У ног его лежал довольно большой, тщательно увязанный ранец, которого брат Анже прежде не заметил.

— Это значит, ты… — протянул брат Анже.

— Отправляюсь странствовать по Франции, мсье! — самым решительным тоном отвечал Фанфан и указал на ранец:

— Там три рубашки, шесть носовых платков, кожаные дорожные башмаки, мои Расин и Плутарх, хороший нож для мяса и два пистолета.

— А деньги у тебя есть?

— Десять ливров.

— Не слишком много для странствий по всей Франции! Я мог бы дать тебе ещё ливров с полсотни!

— Заранее благодарен! — Фанфан был в восторге.

— Нет, подожди! Я же не сказал, что дам их тебе обязательно! Ты даже не спросил, а я согласен? — недовольно пробурчал он. — Знаешь же, что у меня на тебя иные виды, точнее говоря, у меня были иные планы, — добавил он с столь грустным выражением, какого до сих пор Фанфану у него видеть не приходилось. — Признаюсь, я немного огорчен…