Алексей Мусатов - Костры на сопках Страница 36

— В тесноте — не в обиде. — Настя поклонилась матросам: — Милости прошу, передохните у нас!

— Так ты веди их, — сказал Чайкин, — а мне еще на фрегат нужно. Ванюшка, хочешь со мной на “Аврору”?

Ваня с радостью вскочил в лодку и схватился за весла.

До вечера Чайкин с сыном свозили больных матросов на берег. Одних, наиболее истощенных, офицеры направляли в госпиталь, других уводили к себе городские жители.

Позже всех с фрегата съехали Гордеев и Сергей.

Еще когда “Аврора” только подходила к порту, Силыч решил, что Сергею не следует сейчас возвращаться обратно в лесную избушку — весьма возможно, что за ней следят, и Сергею лучше пожить в другом месте. Но где?

На фрегате Сергей близко сошелся с Чайкиным. То, что матрос хорошо знал брата, вместе с ним пережил опасность, притягивало к нему Сергея, и он решил поселиться временно у него. Выслушав его просьбу, Чайкин радушно сказал:

— Милости прошу! Хозяйка у меня добрая.

Оболенский объяснил Чайкину, что он рыбак из Большерецка, приехал сюда, в Петропавловск, на заработки. Неизвестно, поверил ли ему Чайкин или нет. Вероятно, поверил, потому что в Петропавловск в те времена прибывало много разных людей из других мест Камчатки.

Сергей, Силыч и Чайкин добрались до берега. Старик начал прощаться.

— Зайдем, чайку выпьем! — пригласил матрос.

Но старик торопился к Маше, и к тому же он считал, что ему сейчас вместе с Сергеем лучше не показываться — меньше будет подозрений.

— Охотно бы, — ответил Гордеев, — да по дому душа истосковалась. Уж, верно, по мне панихиду справляют.

Сергей пошел вслед за Чайкиным. Стало совсем темно, и в домах зажглись каганцы. Светилось оконце и в хибарке Чайкина.

Матрос с Сергеем переступили порог.

— Еще матроса привел? — спросила Настя.

— Рыбак. В море подобрали, — сказал Чайкин. — Привечай гостя.

— Милости просим! — поклонилась Настя. — Места хватит.

Она ловко вздула в печи огонь, принялась накрывать на стол.

В этот вечер матросы долго не ложились спать. Они рассказывали о фрегате “Аврора”, о своих плаваниях, о чужих землях, где им пришлось побывать за годы скитаний по миру, о пережитых опасностях. Не только Ваня и Настя, но и Сергей слушал их с большим вниманием.

— Где бы ни был, а домой вот тянет, сил нет! — проговорил Чайкин. — На чужбине, видно, и солнце не греет…

— Бывает, что, и дома не сладко, — заметил Сергей.

— И то правда, — согласился Чайкин. — Не каждый день сыт бываешь дома-то. Об этом и говорить нечего. Да все же дом, родное гнездо…

— Папаня, а ты индейцев видал? — спросил Ваня, жадно ловивший каждое слово отца.

— Видал, сынок, — усмехнулся Чайкин. — Черных-пречерных…

— Ах ты господи! — воскликнула Настя.

— Прибыл наш фрегат на остров — позабыл ему название, — начал Чайкин. — Остановились мы неподалеку от берега. Остров населенный, на карте обозначенный. Видим, идет к нам лодка. На ней восемь гребцов, все черные, как сажа. Один белым лоскутом машет, а другой в дудку дудит — знак нам дают: не воевать, дескать, едем, а дружбу водить. Капитан наш — лобастый — приказывает матросам тоже белыми тряпками махать. Ну, подъехали они, подняли мы их на фрегат. Как взошли на палубу, стали все петь, плясать — прямо как на свадьбе. Веселый народ, но безобидный. Его не тронь, и он тебя вовек не тронет…

И долго еще бывалый матрос рассказывал о заморских странах и людях, но Сергей, измученный переживаниями последних дней, уже крепко спал и ничего не слышал.

Глава 5

Утром всех на ноги подняли призывные удары медного колокола. Первым вскочил с лежанки Сергей Оболенский. С тревогой он прислушивался к глухим, тяжелым ударам. “Как вечевой колокол”, подумал Сергей.

— Пожар? — спросил Чайкин, подбегая к оконцу.

— Народ кличут на площадь, — пояснила Настя.

— Надо, стало быть, на фрегат являться — кончился мой отпуск, — сказал Чайкин. Он начал одеваться и с удивлением покосился на сына: — А ты, братец, куда собираешься? Посидел бы дома.

— Они же первые вояки! — усмехнулась мать. — Без них ни одно дело не обходится.

Вся семья Чайкиных ушла из дому. Сергей Оболенский нарочно замешкался и остался: итти на площадь было рискованно, его могли узнать, несмотря на то что внешность его изменилась.

Несколько раз Сергей прошелся из угла в угол маленькой избы. Он видел, как петропавловцы всё шли и шли по улице, направляясь к площади.

“Сам себя в клетку запер! — с досадой подумал Сергей. — Добровольное заточение! И в такое время…” Мысль о том, что в эти решающие дни, когда все горожане от мала до велика принимают участие в подготовке порта к обороне, а он вынужден томиться в бездействии, больно уязвила его.

От натопленной печки шел жар, было тяжело дышать. Сергей вышел на улицу. Она была пустынна. Только в конце ее показался дряхлый старик в разношенных унтах. Сергей хотел было уйти обратно в избу, но почему-то задержался и стал дожидаться старика.

— Чего, сынок, дома сидишь? — спросил тот, поровнявшись с Оболенским.

— Заболел я, дедушка! — вспыхнув, солгал Сергей. — Лихорадка мучает.

— Э-э, родимый, это пройдет! Завари малины да пей вволю — полегчает. Я, сынок, почитай, годов десять лихоманкой мучаюсь, все на печи отлеживаюсь. Да, вишь, теперь выбрался. Больно охота мне послушать, что люди говорят… Ну, будь здоров, пойду-ка я.

С минуту Оболенский глядел вслед согбенной удаляющейся фигуре старика, потом вернулся в избу, надел свой армяк, нахлобучил на глаза войлочную шляпу.

В это время в избушку заглянул Гордеев. Он рассказал Сергею, что произошло с Максутовым и Лохвицким.

— Где он теперь, Максутов? Как бы увидеть его? — заволновался Сергей.

— В госпитале лежит… А вы куда это, сударь, собрались?

— Не могу иначе, Силыч. Коль не судьба уехать, так вместе с народом быть надо.

— Это пожалуй, — подумав, согласился старик. — Лохвицкого теперь нету, охотиться за вами не будет, да и Завойко занят другими делами. Но все же, сударь, поосторожней будьте.

Гордеев ушел, а через некоторое время направился к площади и Сергей. Со всех сторон туда тянулись рыбаки, охотники, чиновники. Обгоняя взрослых, мчались мальчишки.

На площади возле небольшого помоста были выстроены в полной парадной форме солдаты и матросы.

Люди всё прибывали и прибывали и, собираясь небольшими группами, переговаривались о своих делах, о разных происшествиях. Их можно было отличить не только по одежде, но и по разговору, высказываемым мыслям. Вот поближе к помосту собрался небольшой кружок купцов. Грузный купец в суконном кафтане с недоумением спрашивал: