Юрий Никитин - Золотая шпага Страница 36

Александр не осмелился перечить и тихонько попятился. Затем, повинуясь внезапному импульсу, повернулся:

– Скажи, есть ли смысл держать в руке пистоль и саблю? Может, правы те, кто уходит в пещеры, в леса, пустыни? Среди моих пращуров были священники, были монахи…

– Я знавал их, – ответил Калнышевский. Он смотрел в упор, глаза были как у большого орла. – Ты хочешь уйти в монастырь?

– Да.

– Из-за растоптанной любви?

Александр вздрогнул:

– Откуда ты знаешь?

– Это нетрудно, – проворчал последний кошевой, – все вы в этом телячьем возрасте идете в монастырь из-за того, что прищемите палец… Серьезные причины будут потом, когда становитесь старше… Нет, в тебе слишком много ярости, ее нельзя нести в монастырь. Иначе взорвешь его ко всем чертям. Поработай сперва в мире, сынок! Разгреби грязь людскую. Поработай на людей! А спасти свою душу успеешь. Ты из тех, кто ухитряется пронести ее чистой, через какое бы болото ни шел…

Он отвернулся, уже забыв о молодом офицере. Взгляд его был устремлен поверх свинцово-серых тяжелых волн Северного моря. Там, далеко за виднокраем, была его Украина, которая ныне именовалась Малороссией. И где украинский язык был запрещен.

Засядько попятился, не сводя зачарованного взгляда с богатырской фигуры последнего запорожца. Потом пошел, постоянно оглядываясь через плечо. В душе был благоговейный страх. Впервые видел человека, который так подавляюще явно превосходил его самого.

Наконец одинокая фигура последнего кошевого Запорожской Сечи осталась за поворотом тропинки. Лишь тогда Засядько перестал оглядываться.

ГЛАВА 14

В числе наиболее отличившихся боевых офицеров, а им вели особый учет, его послали воевать… на море! Жарким июльским утром он прибыл в Севастополь, где русская эскадра спешно готовилась к походу. Засядько было велено явиться к вице-адмиралу Сенявину, руководителю будущей военной экспедиции.

Следом за адъютантом Сенявина он переступил порог адмиральской каюты. Сенявин сидел за столом, заваленным книгами и картами. Одна из карт была разложена, и Засядько узнал контуры Средиземноморья. Сенявин расстегнул мундир, из-под мятого воротника выглядывала дряблая загорелая шея. Он с интересом взглянул на пришедшего.

– Капитан Засядько? Рад, что вы прибыли без опоздания. Уже устроились? Ладно, этим вопросом займется адъютант. Садитесь, мне нужно поговорить с вами.

Александр опустился на свободный стул. Все здесь было ему непривычно: и тесная каюта, и качающийся пол. На стенах висели всевозможные приборы, в углах теснились навигационные приспособления.

– Женя, – позвал Сенявин адъютанта, – принеси шербет! Да отыщи попрохладнее.

Адъютант бесшумно исчез, а Сенявин объяснил Александру:

– Жара адская. Не с моим здоровьем с нею ладить. А что будет в Средиземноморье? Вас не смущает мой не совсем презентабельный вид?

– Не смущает, – ответил Засядько искренне.

Он видел, что Сенявин изучает его испытующим взглядом, словно старается проникнуть в душу и сердце. Судя по всему, адмирал остался доволен. Во всяком случае, сказал благодушно:

– Вы боевой офицер и поймете меня. А здесь некоторые заняты в основном своим внешним видом. Об одежде заботятся больше, чем о знании военного дела. Вот и приходится мне выживать этих паркетных шаркунов и перетягивать в эскадру настоящих воинов.

– Я бесконечно польщен, —сказал Засядько почтительно, —однако я не моряк…

– Вас, не моряков, будет две тысячи человек. Это капля в море, но золотая капля. Цвет и слава русской армии, наиболее отличившиеся люди в предыдущих войнах. Вы будете командовать десантным батальоном!

– Это великая честь, – пробормотал Засядько.

– И ответственность, – добавил Сенявин строго. – Рядом с вами не будет старших офицеров, которые помогут, подскажут, прикроют. Но вам как раз и давали характеристику как человеку, умеющему принимать решения.

– Мне за это доставалось, – позволил себе улыбнуться Засядько.

– Итак, вы – капитан десантного батальона… А сейчас у меня к вам, Александр Дмитриевич, будет просьба…

Засядько насторожился. Он был польщен, что могущественный адмирал назвал его по имени и отчеству, неспроста же проявлена такая любезность. Вероятно, Сенявин хочет заставить его делать то, чего не может приказать.

– …просьба, – повторил Сенявин, пристально глядя в неподвижное лицо Александра. – Присмотритесь к корабельным бомбардирам. Они справляются со своими обязанностями, однако предела совершенствованию нет, не так ли? Вы должны действовать в десанте, но мне кажется, что ваша деятельная натура не захочет оставаться в стороне и во время морского похода…

Вернулся адъютант, неся на подносе огромный кувшин и два стакана. Засядько позавидовал умению, с которым молодой офицер шел по качающемуся полу.

– Только шербетом и спасаюсь, – объяснил Сенявин. – Не желаете ли отведать?

Засядько торопливо поднялся, подхватил треуголку.

– Благодарю, ваше превосходительство. Мне еще нужно распорядиться насчет личных вещей… и всякие другие дела.

Сенявин милостиво наклонил голову, отпуская капитана.

Ветер был попутный, но когда он свежел с каждой минутой, даже Засядько понял, что надвигается шторм. Его десантный батальон загнали в трюмы и велели сидеть тихо как мыши. С палубы в бурю смывает и бывалых матросов.

Солнце с утра было багрово-красное, похожее на раскаленное ядро, которыми стреляют для возжигания кораблей противника. Капитан фрегата Баласанов велел закрепить брамсели, а немного погодя заорал, чтобы взяли еще и рифы у марселей.

Засядько держался поблизости. Он сдружился с Баласановым, дивился морским словечкам, потом подумал трезво, что и для моряка многие слова из арсенала артиллериста столь же темны и загадочны.

Тучи становились все темнее, а потом пораженный Засядько увидел, как они опустились ниже и пошли навстречу эскадре. Ветер стал пронизывающий, совсем не средиземноморский. Волны росли, начали швырять корабли как щепки. Хуже того, огромные валы хищно загибались белыми гребнями, поднимались выше палубы в рост человека, обрушивались через борт.

– Привяжись! – крикнул Баласанов резко. – Или марш в трюм!

Он, стоя на капитанском мостике, привязал себя веревкой к стойке штурвала. В руке был рупор, через который отдавал приказания. Баласанов был мокрый, но вид у него был веселый. Молодой капитан фрегата будто радовался возможности вступить в схватку хотя бы с враждебной стихией, раз уж не видать кораблей противника.

Засядько чувствовал себя неуютно, ибо доски под ногами скрипели, трещали, мачты раскачивались и тоже угрожающе скрипели, вот-вот переломятся, снасти вовсе трещали так, будто руки урагана уже ломали их как спички.