Андрей Степаненко - Великий мертвый Страница 37

— А как я обниму любимую?

Шикотенкатль растерянно мотнул головой.

— Я теперь кто? Мужчина? — произнес Иш-Койотль. — Или меня будут кормить старухи? До конца дней…

Внутри у Шикотенкатля все оборвалось. Он мог предположить, что парламентера убьют. Или принесут в жертву. Но только не это…

— Помоги мне, Шикотенкатль, — попросил друг и вдруг болезненно рассмеялся. — Мне даже петлю сделать нечем.

И тогда Шикотенкатль закричал еще раз — горько и страшно. Размазывая руками слезы, кинулся к шалашу, выдернул скрепляющую кровлю веревку и стремительно вернулся назад. Стараясь не разрыдаться, перекинул веревку через толстую ветку старого дерева, бережно, под руку подвел друга к петле.

— Прости меня, Иш-Койотль.

— Помоги мне, Шикотенкатль, — вместо ответа пробормотал друг и вытянул шею, сколько мог.

Спустя минуту, когда друг уже полетел на север, в страну предков, к сидящему под деревом Шикотенкатлю подошли.

— Сынок…

Военный вождь тлашкальцев поднял голову.

— Чичимека отложился, и вместе с ним ушли домой еще четыре недовольных тобою вождя, — тихо произнес отец. — Пора просить помощи у Мотекусомы. Своими силами нам уже не справиться.

И тогда Шикотенкатль — вопреки всем запретам — заплакал. Потому что сегодня пошел бы на союз даже с Мотекусомой — лишь бы отомстить. И потому что сам же… буквально вчера… с позором выставил отборные отряды Орлов и Ягуаров назад, в Мешико.

Мотекусому лишали титула по всем правилам. Сначала осмелевший Змеиный совет внимательно рассмотрел все обстоятельства дела и — с перевесом в один голос — дал свое одобрение на детальное расследование преступлений своего правителя, и только затем Тлатокан, опираясь на полученное разрешение, начал предъявлять обвинения — одно за другим.

— Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в том, что солгал Тлатокану.

— Это так, — кивнул Мотекусома.

— Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в тайных сношениях с приморскими врагами Союза.

— Это так, — признал Тлатоани.

— Ты, Мотекусома Шокойо-цин, виновен в попытке оказать помощь нашим самым заклятым врагам — Тлашкале.

— Да, я это сделал.

Верховный судья повернулся к остальным членам Тлатокана.

— Он признал все три обвинения. Что вы решите?

— Сместить, — решительно произнес Какама-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тескоко.

— Сместить, — отвел глаза в сторону Тетлепан-кецаль-цин, племянник Мотекусомы и правитель Тлакопана.

— Сместить, — глухо проронил Иц-Кау-цин, военный правитель Тлателолько и Повелитель дротиков.

И тогда Мотекусома поднял глаза. Оставался лишь один, кроме него самого, член Тлатокана — его главная жена Сиу-Коатль. И она молчала.

Мотекусома вдруг вспомнил свое последнее откровение — там, в Черном доме, во время путешествия по слоям всего мироздания. Он усмехнулся; боги прямо сказали, что главным виновником его падения будет женщина, очень родовитая женщина…

— Сместить, — поджала губы жена.

Все понимали, насколько сложной будет процедура передачи власти. Ибо тому, кто станет новым Тлатоани, придется либо брать от каждого племени новую жену, — как залог будущих братских отношений, либо, если свободных дочерей у главного вождя не будет, добиваться развода нужной женщины с Мотекусомой и брать в жены ее. Но иного выхода никто не видел.

А спустя час, когда Тлатокан, в присутствии лишенного голоса, но обязанного оставаться вплоть до завершения Мотекусомы, горячо обсуждал кандидатуру нового правителя, из Тлашкалы прибежал военный гонец.

— Впустить, — распорядился Верховный судья.

Мокрый, разгоряченный бегом гонец вошел и, по обычаю не глядя в глаза Мотекусоме, протянул пакет.

— Я возьму? — спросил разрешения бывший Тлатоани. — Или кто-то из вас возьмет?

— Возьми ты, — разрешил Верховный судья и на всякий случай отодвинулся.

Объяснять гонцу, что происходит, было некогда, а право убить всякого, кто посягнет на военную почту Великого Тлатоани, он имел.

Мотекусома принял почту, вытащил послание из футляра, развернул, и его обдало могильным холодом.

— Тлашкала пала, — мгновенно севшим голосом произнес он.

— Что?! — не поверили своим ушам члены совета.

— Но это еще не все, — поджал губы Мотекусома. — Их вожди хотят отдать своих дочерей вождям четвероногих.

Члены совета потрясенно замерли. Они знали: если это произойдет, все тлашкальские племена станут военными союзниками кастилан.

Кортес встречал послов, как всегда, — сидя на небольшом индейском барабане, и сначала к нему пришли добравшиеся первыми вожди окрестных сел. Подойдя прежде всего к переводчице и выразив ей глубокое почтение, они многословно объяснили, что, будучи окружены вечным обманом со стороны Мотекусомы и прочих недостойных людей, наивно и преступно не могли поверить в добрые намерения отважного мужа высокородной Малиналли.

Кортес чертыхнулся; это ему уже стало надоедать.

— Марина! — оборвал он переводчицу на полуслове, — что, черт подери, происходит?! Почем они все время сначала идут к тебе, а уж потом — ко мне?!

— Здесь много моей родни, — быстро перевел Агиляр. — А больше ничего не происходит.

Кортес хотел вспылить, но глянул в округлившиеся маслины девчоночьих глаз и рассмеялся.

— Ладно! Бог с тобой! Лишь бы дело шло.

А едва щедро одаренные синими стеклянными бусами вожди откланялись, ему доложили, что идут послы Мотекусомы.

— Как?! — не поверил Кортес. — Ты не ошибся? Не Тлашкалы?

— Нет, — замотал головой запыхавшийся дозорный. — У Тлашкалы знак — белый орел, да, и больно уж эти послы богато одеты… не чета тлашкальцам.

У Кортеса перехватило дыхание.

— Приглашай.

Он готовился к этой встрече несколько месяцев, а все еще не был готов. Настолько не готов, что когда послы подошли, невольно вскочил с барабана и буквально заставил себя сесть и принять расслабленную и по возможности царственную позу.

Они и впрямь были одеты роскошно. Невиданных расцветок и немыслимо скроенная одежда красиво переливалась при каждом движении, волосы были напомажены и скручены в замысловатые прически, и уж держались они, что папские легаты.

— Позволь вручить тебе, Элнан Колтес, подарки Великого Тлатоани, — сразу же после ритуального приветствия перевели Марина и Агиляр.

— Они знают мое имя? — оторопел Кортес.

Никто из индейцев никогда не называл его полным именем, — или кличка «теулес», что означало то ли «дух», то ли «бог», или «вождь кастилан», а чаще всего, «Малинче» — муж Марины.